Но почему?
И тут он вспомнил, как Таня спрашивала тогда, еще перед судом, правда ли то, в чем его обвиняют? Вспомнил и что ответил ей тогда. А что он мог сделать? Только верить, что она не поверит.
Вот какая история у них теперь вышла!
И Павел, открыв свой мини-бар, достал бутылку бурбона, где с прошлой вечеринки оставалось где-то с треть… И допил крупными глотками из горлышка… До дна.
Вторая мерзость случилась во время очередного разговора по видео с Лизаветой.
Та снова сидела на том же фоне, только цвет блузки поменялся с голубого на красный. Цвет блузки поменялся… А прическа — не поменялась. Та же прядь, точь-в-точь такая же, отбившись от массы других волос, свисала над левым ухом свояченицы.
— Лиза, а почему ты ничего мне не говорила о том, что Таня переехала в Лос-Анджелес и снимается в кино? — спросил Павел, как только они поздоровались.
— Я не хотела беспокоить тебя, — ответила Лизавета после мучительно долгой паузы.
Паузы чересчур длинной. Ненатурально длинной. Ненатуральной оттого, что лицо свояченицы ничегошеньки не выражало. Как будто он, Павел, не в обмане ее упрекнул, не в утаивании чего-то важного, а так, в какой-то ерунде…
И тут Павел решился. Мысль пришла в голову мгновенно.
— Ты, Лизавета, ты опять нам с Таней медвежью услугу оказываешь, как тогда, в Хмелицах, помнишь? — спросил Павел внимательно вглядываясь в Лизаветино лицо, — тогда мы с Танечкой тоже поссорились, а ты придумала, как нас мирить, да только еще пуще поссорила, помнишь?
— Помню, — ответила Лизавета после почти минутной паузы…
Павел ничем не выдал себя. Он спокойно договорил. Спокойно попрощался с Лизой.
Внешне спокойно. Но что творилось у него в душе!
Лизавета не могла помнить того, чего не было в их жизни. Он никогда не был в Хмелицах с Таней. Он вообще никогда не был в Хмелицах! А это значит, что это была не Лизавета. Он разговаривал с электронной игрушкой.
Новая электронная компьютерная игра для одиноких мужчин — поговори со своей семьей!
Ай да молодцы программисты из Ред-Рок!
Питер Дубойс — Георг Делох
Беркенсдейл-Стрит, Лондон, Великобритания
Апрель, 1996 год
Георг Делох был вещуном… И как положено классическим вещунам, Делох тяготел к притчам. От слепых пифий его отличало лишь то, что он был зряч. Один только Бог ведал, откуда Делоху являлось истинное видение сути вещей… Но сам профессор уверенно полагал, что его способность к прорицанию основана не на химерах тонких материй и метафизике психических энергий, а на накопленной в его светлой голове базе знаний, оперируя которой, тонкий профессорский ум на подсознательном уровне безошибочно угадывал ответы любых задач…
Они сидели в пустом чайном салоне на Беркенсдейл, и Делох чистой воды самородками гнал Питеру килобайты ценнейшей информации. И то обстоятельство, что профессор подчас вещал притчами, ничуть Питера не смущало. Имеющий уши да слышит!
— Ряженая дамочка — русская, я сразу понял по глазам, еще до того, как она меня чисто по-советски козлом обругала, — усмехаясь уголками губ, рассказывал профессор, — и когда она мне выпалила, чего мол уставился, старый козел, я не обиделся, а удовлетворенно отметил про себя, какой я все же молодец!
Питер пропустил похвальбу Делоха мимо ушей и кивнул, как бы подгоняя профессора: давай-давай, дальше рассказывай.
— А почему вы решили, что она ряженая?
— А я ее потому раскусил, что она в роль свою до конца не вжилась, — ухмыльнулся Делох.
— Как это, не вжилась? Поясните подробнее.
— А так, что глядела она на молодых мужиков с привычным вызовом, мол, какая я красотка — полюбуйся! Но забыла, что по роли-то она не молодая и не красотка совсем!
— И вы это почувствовали?
— А то! — воскликнул Делох, хлопая себя по ляжкам, — она и мне сказала, чего мол вылупился старый козел, совсем как молоденькие стервочки в баре обычно престарелым ловеласам говорят… А сама-то и забыла, что загримирована под стервочку не молодую, а под старую… Правда, на обычный грим это было не очень похоже, да и потек бы грим на жаре. Она словно под маской была… Может быть, какие-нибудь притирания или специальные препараты… К сожалению, в косметических тонкостях я полный профан, хотя кое-что о достижениях греческих гетер знаю. А что касается поведения… Ведь старухи-то совсем не так себя ведут, старухи-то обычно наоборот, истосковавшись по заигрывающим ищущим взглядам, никогда такого себе не позволят! Старухи на заигрывания любого, извините, козла, самой любезной улыбочкой ответят, я вам авторитетно говорю!
Питер одобрительно кивнул, дескать, понимаю…
— А вообще, она не простая штучка, наша русская фру Улафсен, — продолжал Делох, подливая себе и Питеру зеленого чая из прозрачного чайничка. — Она явно напомнила мне переодетого Геракла…
— Геракла? — Питер удивленно взметнул глаза на профессора.
— Геракла в гостях у лидийской царицы Омфалы, — усмехаясь, ответил Делох, — Геракл, когда убил своего друга Ифита, был наказан. Боги на три года послали его отбывать наказание в плену у Омфалы. И та наказывала Геракла, заставляя его переодеваться в женское платье, тем самым унижая его мужское начало… У Рубенса и Тинторетто любимые сюжеты, помните? Геракл выполняет домашнюю работу, переодевшись женщиной… И это после его-то подвигов!
Питер кивнул, в университете у них был неплохой курс античной культуры… И сразу вспомнил то унижение, которое испытал, когда оказался единственным из группы студентом, кто летом не ездил в Грецию… Не ездил по бедности своей… И именно тогда, когда высокомерные богатенькие детки, раздухарившись на семинарах по древнегреческому эпосу, вспоминали свои каникулярные похождения, он, Питер Дубойс, поклялся, что лучше всех выучит и вызубрит курс… И выучил и вызубрил… И потому теперь сразу понял, о чем речь в профессорской притче.
— Да, да, я вас понимаю, профессор, я припоминаю, что сама Омфала тоже переодевалась в шкуру Немейского льва и брала в руки палицу Геракла.
— Верно, и я ее сразу расколол, что она переодетый Геракл. Переодетый Геракл после убийства… После убийства своего Ифита… Она укокошила своего Ифита и переоделась старухой… А скорее всего, она и Ифита своего укокошила уже будучи переодетой…
Тут уже настал черед Питера хлопать себя по ляжке.
— В самую точку, профессор, в самую точку, давайте дальше, пожалуйста!
И то что потом Питер услышал, он понял много позже, совсем в других обстоятельствах…
— Я что-то рассказывал ей тогда про теорию избранной личности, про так называемые космические пупки… Рассказывал ей, а у самого в голове, как помню, было сильнейшее ощущение, что именно она этот зевсов пупок…
— Что-что? Зевсов пупок? — переспросил Питер.
— Когда Зевс устанавливал центр Земли, он послал с Востока и с Запада двух воронов. Двух воронов, понимаете? Навстречу друг дружке. И когда они сошлись в одном месте — в том месте упал метеорит — камень Омфал… И образовался пупок земли… И когда я рассказывал ей об этом, меня не покидало ощущение, что она сама может мне рассказать нечто большее… Нечто большее. Что она сама была там, когда сошлись два посланные Зевсом ворона. Что она сама — один из воронов… А почему такая странная фамилия у вас, Дубойс? Вы что, из ассимилированных французов? — спросил вдруг профессор.
— Вы почти в точку опять, — ответил Питер слегка сконфуженно, — «Дюбуа» все равно в Америке никто правильно прочитать не умеет, разве что в штате Луизиана, поэтому пришлось подчиниться невежественному большинству… Был Дюбуа, а стал — Дубойс…
— Но вы ведь не француз? — наседал профессор-востоковед.
— Правильно говорите, не француз… Отец мой французское подданство получил через службу во Французском иностранном легионе… Пять лет во Вьетнаме воевал…
— А как его фамилия была?
— Деревянкин его фамилия была, — сказал Питер.
— Ага, я так и думал, — вы русский! Деревянкин — Дюбуа, и потом американец Дубойс…