Ах, как она теперь была одинока!
Родители?
Мамочка Адочка, насколько известно, все еще хороша, несмотря на свои шестьдесят пять, по-прежнему беззаботна и убеждена, что ежемесячные две тысячи долларов ей выплачивает ваучерный фонд «Августина».
Тот, кто по документам числился ее отцом, академик Захаржевский Всеволод Иванович, семь лет назад скончался в глубокой старости и глубочайшем маразме. Про истинного отца Таня в свое время не спросила, а теперь поздно — мать, как и все, кроме немногих посвященных, убеждена, что ее самой давно нет в живых.
Брат Никита? Одно название, что брат, а так… Да и брат-то наполовину условный.
Павел, когда-то любимый муж? Твердый, цельный, прозрачный, как его любимые алмазы, — и вчистую проигранный ею судьбе-злодейке. А был ли шанс сохранить его? Не было… Наверное, так оно и лучше, какая у них могла бы быть общая жизнь, с их-то несовместимыми векторами? Зато теперь он определенно счастлив, достаточно вспомнить, каким взглядом он смотрел на ту, другую Татьяну, тогда, в аэропорту, после…
А вот этого лучше не вспоминать. Но и забывать нельзя.
Нюта? Нюточка-разлучница? Девочка не может не знать, что Татьяна Ларина — не родная мать ей, с Павлом бывшая Ванькина жена сошлась всяко позже того, как нынешняя леди Морвен стала на время миссис Дарлинг, Нютка тогда была уже в сознательном возрасте. Но что знает она про свою родную мать? Скорее всего, ничего… Взрослая, двадцатый пошел… «Нюточка, где ты, доченька моя, кровиночка? Где ты теперь? Хоть и не умею молиться, а за тебя помолилась бы, да только вряд ли молитвы мои будут услышаны…»
Нил-Ро?
Как же он мал!
Как же он недосягаем!
И наконец…
Это имя она не произнесла даже про себя.
Единственный, желанный… Отвергший ее любовь и отобравший самое дорогое…
И вот теперь одна…
Неожиданно для себя леди Морвен почувствовала тупую, саднящую боль необъяснимой словами тоски по покойному супругу.
Любовь — не любовь, но, как ни крути, два сапога пара. Когда-то он взял ее, как берут крепость: осадой, измором, хитроумным обходным маневром. Странно, но она так и не успела спросить его светлость, знал ли он, что ее первый муж жив, когда через Фахри подписал ее на убийство Шерова. И чем только старый упырь так досадил… другому старому упырю? Правда, в отличие от Вадима Ахметовича, его светлость до последних своих денечков был, что называется, мужчина в соку… До семидесяти одного не дотянул всего-то двух месяцев. Ах, какие у них были ночи! А блеск его лысины в лучах полной луны!
«Да, Эндрю, я полюбила другого, я хотела расстаться с тобой, и мне казалось, что за свободу я готова была заплатить любую цену. Оказалось — не любую. Такого я не хотела и не могла предвидеть… Надеюсь, боль не была долгой…»
Она прошла по просторному, гулкому в своей пустоте Морвен-хаусу, непроизвольно притрагиваясь к вещам, хранившим прикосновение его рук, теребила на пальце ничего уже не означающее обручальное кольцо, вышла на навесную террасу, подолгу глядя вниз, на освещенные аллеи Риджент-парка. Под косым мартовским дождем статуи казались бесприютными сиротами…
Прерывая меланхолические раздумья, за спиной леди Морвен вежливо кашлянул Лоусон.
— Мадам, на проводе мистер Гейл Блитс. Возьмете трубочку?
— Скажите, что меня нет, и узнайте, что ему надо.
Самый богатый человек планеты просил выделить ему полчаса на следующей неделе.
Через день после звонка Блитса последовал звонок от Уильяма Петти.
Тот просил об аудиенции для себя и Макмиллана в любое удобное для ее светлости время.
Пауки в банке зашевелились…
По установленным в Ордене специальным правилам все переговоры, касающиеся Ордена, могли вестись только в специально проверенных местах. Именно поэтому за двести лет своего существования иллюминаты не допустили ни одной существенной утечки информации. Кабинет лорда в его лондонском Морвен-хаусе входил в список тех мест, где переговоры могли вестись открытым текстом без каких-либо опасений быть подслушанными.
Татьяна решила принимать Петти и Макмиллана по орденскому протоколу.
Так было политически правильнее.
Им надо сразу дать почувствовать, что она, леди Морвен, не просто наследница и правопреемница… Что она — Королева иллюминатов, чей брак с почившим в бозе Королем пять лет назад освящен таинством обряда Великого Ордена… Что она теперь Бетрибс-Тиранозавр, она теперь самка, кладущая яйца, она матка улья… Неужели они, зная все тонкости Орденского Устава, не предполагали тогда, пять лет назад, что лорд не вечен, и что у них рано или поздно могут возникнуть проблемы с формальностями управления Капитулом?
Или, можно предположить, что это кого-то устраивало?
Как некогда на российский трон была посажена заведомо недалекая и ожидаемо-управляемая племянница Петра — Елизавета? Но ведь Елизавета и задала им потом жару!
Тем, кто ожидал, что будут дергать ее за ниточки…
Татьяна думала, что давить на нее начнут сразу после похорон.
Но не начали.
Выжидали.
Вернее, договаривались между собой, кто именно будет регентствовать…
И в предстоящей борьбе опереться ей не на кого. Правда, интуиция подсказала, что прежде Петти и Макмиллана следует принять Гейла Блитса. И Петти с Макмилланом будут обязательно информированы о том…
— Леди Морвен, позвольте мне представить вам моего русского друга Вадима Барковского, — сказал Гей л Блитс, жестом руки указывая на высокого блондина в превосходном темно-сером костюме, едва Лоусон пропустил их в кабинет.
Поднявшись из-за стола, Таня вышла им навстречу…
Барковский учтиво принял протянутую ею руку, но не склонился, как принято, для поцелуя, а резко поднял к своим губам… «Все-таки русские еще остаются увальнями и медведями», — подумала Татьяна и тут же поймала себя на том, что русские — это, в некотором роде, ее соотечественники.
— Мы в трауре, господа, поэтому я не приглашаю вас к обеду и принимаю здесь в кабинете, а не в гостиной, извините…
Гейл Блитс и его русский друг понимающе кивнули.
— Виски? Шерри? — спросила Татьяна, показывая гостям на диван и два кресла, разделенные журнальным столиком…
Здесь в огромном, отделанном дубовыми панелями кабинете, лорд устроил как бы две зоны, одна из которых была официально-деловой, другая же носила оттенок некой интимной доверительности.
Прошли в зону «дружеского взаимопонимания».
Присели — она на диван, а они в кресла напротив.
Таня взяла паузу, понимая, что без ее сигнала, что она готова слушать, гости не начнут.
— Как погода в Москве? — спросила Татьяна. Ее так и подмывало задать этот вопрос по-русски, но она сдержалась.
— В Москве отличная погода, спасибо, — ответил Барковский со сносным среднеатлантическим произношением.
— Ну и замечательно, тогда я попрошу вас, дорогой мистер Блитс, изложить суть…
Гейл Блитс начал с того, что Барковский совсем не из тех замшелых русских динозавров, с которыми невозможно договариваться, а представляет новую плеяду русских, с которыми очень приятно вести дела, он хорошо понимает, какую именно выгоду можно извлечь обеим сторонам в союзе Восток Запад — Запад Восток, когда в сырьевой России начались столь качественные изменения…
Пропуская мимо ушей переливы Гейловских интродукций, Татьяна тут же сообразила, что в лице Вадима Барковского она видит перед собой тот тип новых русских, что за три доллара мать родную продаст. И тем опаснее этот тип, чем выше он в общественно-политической иерархии России. Мэр уездного городка — будучи таким же негодяем, как и этот Вадим, — что он украдет? Ну, половину достояния уезда или района. Не больше! А этот… а этот… У него в глазах ясно читалось: вы только цену назначьте, а я вам всю страну вагонами и пароходами вывезу!.. Интересно, за каким лешим Гейл притащил с собой этого красавчика?
И снова, отбрасывая пустословия, ей через три минуты все было ясно…