— Не могу вообразить, что кто-то, кроме отца, может назвать маму по имени, — призналась Селия, — а она до сих пор зовет его «мистер Бекенхем». Представляешь?
Однако сама леди Бекенхем постепенно стала обращаться к Оли веру по имени.
«Мне все же кажется, что он довольно странный муж для Селии, — писала леди Бекенхем мужу, — и весьма странный отец: слишком увлечен ребенком, хотя приходится признать, что предан Селии и Джайлзу и искренне старается сделать для них все, что в его силах. У него есть определенные навыки общения, он бывает весьма забавным, но меня беспокоят его политические взгляды. Он питает некоторые симпатии к идее профсоюзов. В этом, я полагаю, сказывается его происхождение, и тут уж ничем не поможешь. Я уверена, что со временем он поймет, что к чему».
Крестины Джайлза в Старой церкви в Челси прошли с некоторой долей той пышности, которой леди Бекенхем не хватало на венчании Селии. Ребенок был одет в фамильную крестильную рубашку Бекенхемов — ворох пенящихся кружев столетней давности. В подарок он получил фамильную серебряную ложку и колечко для зубов от своей бабушки по материнской линии, солидный чек — от дедушки по линии отцовской и обрел графа и графиню в числе пяти крестных родителей.
— Разве их требуется так много? — удивился Оливер, но Селия настояла на своем.
— У ребенка Каролины их было четверо, и я не хочу, чтобы она меня обошла еще и на крестинах, как уже случилось со свадьбой.
Оливер не стал напоминать Селии, что лишь по ее вине их свадьба превратилась в такое жалкое мероприятие. После рождения Джайлза Селия стала держаться более чопорно, и Оливер с опаской подумал, что причиной тому — приезд тещи.
Особенно понравились крестины Эдгару Литтону: бо́льшую часть церемонии он держал малыша на руках, давал ему пососать свой палец, качал его, когда тот хныкал, и на всех фотографиях просто лучился от счастья. Этот день доставил старику столько радости, что стал, как он сам признался ММ, одним из самых счастливых дней в его жизни. Но в ту же ночь с Эдгаром случился сердечный приступ, и, едва начало светать, он умер. Срочно вызванный ММ, Оливер еще застал отца живым, но никогда так и не смог простить себя за то, что, проводив Эдгара домой после крестин, не остался выпить с ним стаканчик бренди.
— Останься, пожалуйста, — просил тогда тот, — я не хочу, чтобы этот день закончился.
Но Оливер отказался, сославшись на то, что должен вернуться к Селии и ребенку. На самом деле домой его тянул не младенец, а Селия… обнаженная Селия: она шепнула ему, что будет ждать в постели его возвращения. Она только сейчас почувствовала, что готова вновь предаться любви после родовых травм. К взаимной радости супругов, в постели у них все было так же чудесно, как и раньше. Но прошло довольно много времени, прежде чем Оливер смог заниматься любовью без чувства вины и предательства.
После смерти Эдгара Оливер в назначенный срок получил наследство: он стал главой и владельцем издательского дома «Литтонс».
Глава 2
Селия схватила серебряный подсвечник — первое, что оказалось под рукой, — и запустила им в дверь детской, которую Оливер только что мягко затворил за собой.
— Вот скотина, — сказала она Джайлзу который безмятежно сидел в кроватке и ждал, когда его вынут оттуда и оденут, — нудная старомодная скотина!
Джайлз улыбнулся ей. Секунду она пристально смотрела на сына, затем улыбнулась в ответ. У малыша была немного странная, сияющая улыбка, преображавшая его серьезное маленькое личико. Джайлзу уже исполнился год, и хотя красивым он пока не стал, все же сделался миловидным, с большими темными глазками и каштановыми волосиками. Вел он себя прекрасно. По истечении первых капризных месяцев он вдруг стал идеальным ребенком: спал по ночам и между кормлениями, а проснувшись, молча лежал, разглядывая игрушки, которые Дженни, его няня, подвешивала над кроваткой. Здесь же висела и гирлянда крошечных картонных птичек, которую Селия сделала сама и натянула поперек кроватки, прочитав в одной книжке, что детей надо развивать с самых первых дней жизни.
Селии казалось, что малыш все же развивается немного медленно — слишком он был безмятежен и счастлив существующим порядком вещей. Однако в свои тринадцать месяцев Джайлз делал все, что полагалось по возрасту: стоял и ползал, говорил «мама», «па-па» и «на-на» — так он называл Дженни. Та с лихвой оправдала надежды: появившись в доме девятнадцатилетней девушкой и практически не имея опыта, она быстро стала образцовой няней. Обожая Джайлза, Дженни не баловала его попусту, выдерживала бессонные ночи и шумные дни с веселой самоотверженностью, умудряясь при этом с неиссякаемой энергией справляться с горами белья для стирки и глажки, что также входило в ее обязанности.