В любом случае Роберт хотел продвинуться вовсе не в банковском деле. Банк — с его предсказуемостью, отливами и приливами денежных средств, подъемами и падениями рынков — Роберту уже поднадоел. В нем пробудился интерес к недвижимости. В течение последнего десятилетия Роберт наблюдал стремительный рост Нью-Йорка, видел, как здания, бесконечные ряды зданий вырастают в могучий лес, заполоняя прежние окраины, превращая их в постоянно расширяющийся центр, и понимал, что хочет быть частью этого процесса. Именно там было его будущее, именно туда стоило вкладывать деньги, и именно там они дали бы хороший урожай. У него был клиент, который подвизался на поприще недвижимости. Пять лет назад Роберт помог ему увеличить капитал для строительства двух скромных зданий в районе Уолл-стрит. Сегодня это был богатый человек. Не миллионер, но богатый. Он предположил, что Роберту, возможно, будет интересно подключиться к его бизнесу, помочь расширить дело. Роберту очень хотелось заняться недвижимостью. Он только об этом и думал, чувствуя вдохновение — и эмоциональное, и интеллектуальное — уже изрядное время. Роберт даже сделал кое-какие наметки, исследовал потенциальные возможности западной территории Бродвея вплоть до доков. Возможности казались безграничными. Одна из улиц, которую он отметил, уже застраивалась, что придало ему уверенности. Роберт был убежден, что сумеет добиться успеха в таком деле. А быть преуспевающим бизнесменом очень приятно. По-настоящему преуспевающим. По праву. А не как тень бывшего мужа Дженетт и не как тень своей жены.
Не то чтобы Роберт не любил Дженетт — конечно, любил. Он был необыкновенно счастлив с ней. Жена была именно такой интересной и пылкой, как он хотел. Кроме того, она была еще и остроумной, и очень стильной. Одежду Дженетт покупала преимущественно в Нью-Йорке, но заказывала и в Париже и поддерживала Пуаре, который первым ввел в моду узкие атласные юбки предельно простого кроя. У Дженетт была изумительная коллекция вечерних туалетов с глубоким декольте, призванным подчеркнуть ее великолепный бюст. Она находилась в авангарде новых причесок: изумительные, пышные золотисто-рыжие волосы являлись предметом ее особой гордости. Роберт искренне восхищался Дженетт и был горд появляться в обществе с такой женщиной.
У них было много общего: любовь к хорошей еде — Роберт прибавил как минимум десять фунтов после свадьбы, — к искусству, музыке, путешествиям и хорошей компании. Они легко заводили знакомства и постоянно принимали гостей. Огромный дом на Пятой авеню, с его бальным залом, музыкальным салоном, гостиной, галереями и великолепным садом, был задуман как парадный, и Дженетт любила его демонстрировать. Неутомимая и бесконечно изобретательная, Дженетт устраивала не только званые обеды и ланчи, но и концерты и приемы в саду, постоянно затевая прочие новшества вроде поисков сокровищ и костюмированных балов, которые в то время стали популярны и в Лондоне.
Дженетт часто говорила, что хотела бы иметь дом в Лондоне. Медовый месяц, который они с Робертом провели у Оливера и Селии, заставил Дженетт полюбить Лондон еще сильнее, чем прежде. Конечно, в Нью-Йорке и Вашингтоне тоже есть свои «сезоны» и «высший свет», но им явно не хватает небрежной надменности Лондона, и люди здесь скованны и неловки. К тому же Нью-Йорк слишком далеко от Европы, от экзотических сверкающих игорных домов Франции и артистических сокровищ Италии, не говоря уже о том, что там нет ни короля, ни королевы, ни их монаршей благосклонности. Дженетт стала просто одержима монархией. Ее гораздо больше поразило то, что Селия была представлена королю и королеве в Букингемском дворце, нежели то, что она работала старшим редактором в издательстве «Литтонс» и выпустила много интересных книг.
Но апогеем визита в Лондон стала встреча с леди Бекенхем, которая появилась на Чейни-уок с ярким блеском в глазах и завела разговор о домашних приемах в Сандринхеме и Виндзоре. Она пересказала массу щекотливых сплетен о короле и маленькой миссис Джордж, как в королевских кругах называли миссис Кеппел, и поведала Дженетт, что у нее есть своя ложа в Аскоте. Дженетт вежливо удивилась социалистическим взглядам Селии и скептически восприняла ее заявление, что Дженни и Сильвия Миллер — ее друзья. А Роберт сказал Дженетт, что она еще больший сноб, чем сама леди Бекенхем.