Самое нравственное совершенство человека бл. Августин полагал не в победе над страстями, а в свободе от них. А если бы чистота и совершенство, думал он, состояли в победе, то в таком случае tanto quisque erit in virtute laudabilior, quanto fuerit in carne libidinosior, и Христу, как самому высшему по добродетели из всех людей, надлежало бы быть и по плоти самым страстным libidinosissimus [149].
Но если борьба с похотью не входила в нравственную задачу Христа Иисуса, то в чем же состояли Его искушения? Бл. Августин, отвергая мысль об искушениях Христа похотью, сам однако в похоти, или в обольщении, видел единственный путь, которым диавол может приступать к человеку в качестве искусителя. Поэтому отрицание похоти во Христе было для него вместе отрицанием действительности искушений. По христологии бл. Августина искушения Иисуса Христа не только не имели, никакого значения ни для Его нравственного совершенства, ни для Его искупительного служения, но даже были для Него невозможны. Диавол, как искуситель, не мог приближаться ко Христу: его предложения не могли быть для Христа искусительны. Диавол только мог нападать на Христа, как начальник смерти: смертное во Христе — вот что делало возможным какое бы то ни было соприкосновение диавола со Спасителем. Победа Искупителя над смертью была единственною Его победою над диаволом [150].
Подобным образом Св. Григорий Двоеслов отличие искушений Христа от наших видел в том, что наши искушения оставались для Него совершенно внешними. Мы, пишет он, впадаем в искушение по большей части так, что услаждаемся грехом, или бываем согласны на него, потому что, рожденные от греховной плоти, мы в себе носим причину того, что должны выдерживать борьбу. Но Бог, воплотившийся в утробе Девы, пришел в мір без греха и потому не имел в Себе никакой борьбы. Посему Он мог быть искушаем внешним наущением; но услаждение грехом не убило души Его и потому всякое диавольское искушение отвне не проникало внутрь Его души [151].
Воззрения блаженного Августина усвоены католическим богословием, которое учит, что человеческая святость Христа была проявлением Его божественной святости, что в силу этого Он был изъят от действия греховной похоти, свободно управлял движениями Своей души, всегда согласными с волею Отца небесного, и что поэтому евангельские повествования об искушении Иисуса Христа от диавола нужно понимать в смысле чисто внешнего искушения [152]. — В этом учении характерно то, что область искушений ограничивается действием похоти: с отрицанием похоти теряется действительность искушений.
Исходя из таких же взглядов на силу человеческого искушения, известный протестантский богослов Шлейермахер [153] отрицал во Христе всякую борьбу. Он считал невозможным, чтобы в человеке, в котором когда–либо имела место какая бы то ни была внутренняя борьба, совершенно могли уничтожиться следы этой борьбы, чтобы был образцовым тот, в ком обнаружились бы хотя легкие следы такой борьбы. Действительность искушений Щлейермахер хочет объяснить безгрешною восприимчивостью человеческой природы к противоположностям приятного и неприятного. Во Христе, по его словам, могла иметь место, как безгрешная, смена удовольствия и неудовольствия, но не вызывая· борьбы, следовательно не в качестве определений воли, а в смысле следствия решений воли, независимых от чувствований удовольствия или неудовольствия. Удовольствие и неудовольствие не сопровождаются борьбою, но бывают простым следствием свободных определений воли до того момента, до которого они имеют характер простого ощущения или чувства и с которого они начинают переходить в похоть или отвращение. В приближении похоти или отвращения и состоит по Шлейермахеру, искушение [154].
Но очевидно, что явление, которое начинается удовольствием и кончается похотью, остается безгрешным лишь до того момента, пока оно не становится борьбою, или искушением; оно может дать только греховное искушение.
Сопоставление христологии Августина с противоположными ей воззрениями на безгрешность Иисуса Христа весьма поучительно. Эта христология в своей критической части, направленной против Юлиана, является твердо обоснованною и в некоторых отношениях несомненною до очевидности. Похоти во Христе быть не могло [155] и Он не мог искушаться ею. Но положительная часть христологии Августина оказывается вполне беззащитною против возражений Юлиана: подобие Христа людям и действительность Его искушений в ней, равно как в католических системах и в учении Шлейермахера, потеряна из вида. Если бы обольщение злом составляло главную силу искушения и похоть — его главный вид, то Христос для, подобия людям должен был бы искушаться похотью. Такое взаимоотношение двух противоположных воззрений на безгрешность и искушаемость Иисуса Христа, как нельзя более, доказывает непригодность одинаково принятого в них критерия действительности человеческих искушений.
150
Cui se ipse quoque lentandum praebuit, ut ad superandas etiam tentationes ejus mediator esset, non solum per adjutorium, verum etiam per exemplum. At ille primitus ubi per omnes aditus ad interiora moliens irrepere, expulsus est, post baptisma in eremo completa omni tentatione illecebrosa, quia vivum spiritu spiritu mortuus non invasit, quoquo modo avidus mortis humanae convertit se ad faciendam mortem quam potuit,, et permissus est in illud quod ex nobis mortale vivus Mediator acceperat. De Trinitate, lib. IV, 13, 17 (t. 8). Quomodo victus est (diabolus)? quia cum in eo nihil morte dignum inveniret, occidit eum tamen. Ibid. lib. ХIII, 14, 18. Et ubi potuit aliquid facere, ibi ex omni parte devictus est, et unde accepit exterius potestatem Dominicae carnis occidendae, inde interior ejus potestas qua nes tenebat occisa est… Ille qui spiritu vivus carnem suam mortuam resscitavit, verus vitae Mediator, illum spiritu mortuam et mortis mediatorem a spiritibus in se credentium foras misit, ut non regnaret intrinsecus, sed forinsecus oppugnaret, nec tamen expugnaret. Ibid. lib. IV, 13, 17.
152
Gousset, 278–279: Ainsi, quand il est dit dans l’Evangile qu’il a été tenté par le démon, cela doit sentendré d’une tentation purement extérieure… 279. Cnfr. Cornel. a Lapide: Sicut sol nubes dissipat, sic et Christus omnes diaboli tentationes. In Mat. 98; Klee:… in dieser Vollkommenheit war Christus auch innerlich ohne alle Versuchung… Wer in Christo eine Versuchung oder Versuchlichkeit statuirt, der erklart ihn damit für selber erlosungsbedurftig und läugnet seine Erloserwürde. Gegen die Unversuchlichkeit ist nicht die Versuchung in der Wüste, von welcher die Evangelisten berichten, indem diese nicht in, sondern ausser ihm enstand und hlieb, sein Inneres auch nicht einen Augenblick davon bewegt wurde 524–525.
153
Догматика Шлейермахера, при ближайшем рассмотрении, оказывается цепью взаимных противоречий. Этим объясняется, почему среди его крайне протестантских воззрений встречаются крайне католические.
155
В этом отношении воззрения Августина и именно с осуждение Феодора Мопсуестского были авторизованы определением 5 вселенского собора: ει τις ανυιποιειται Θεώδώρου τοϋ ασεδοις του Μοψυεστιας του ειποντος αλλον ειναι τον Θεον Λογον και αλλον Χριστον υπο παθον ψυχής και τον τής σαρκος επιθυμων ενοχλουμενον, καί τών χειρονων κατα μικρον χωριζόμενον και όυτως εκ προτροπής έργων βελτιωθεντα καί εκ πολιτείας αμώμον καθισταντα…. άναθέμά εστω.