Сила зла над человеком особенно сознается при стремлении к добру по любви к нему, когда человек не только внешне следует, но соуслаждается закону Божию, когда он стремится не только к добрым делам, но и ко внутренней чистоте. При такой любви к добру сила зла, как скорбь от непроизвольной страсти, постигается во всей её глубине. — Да и вообще страсть доставляет человеку скорби всякий раз, как борьба со злом выходит из пределов обольщения. Помимо непосредственной борьбы с страстью, как с обольщением (помимо про тивления ей) нам столь же приходится бороться с нею при её различных столкновениях с добрыми стремлениями, когда она имеет значение отрицательной (ограничивающей) силы. Так, жадность мы познаем не только в качестве стремления к приобретению бо́льших и бо́льших богатств, но и в качестве нашей немощи, препятствующей помогать ближнему так, как мы того желали бы по сознательной любви к нему и под.
Во всех этих сочетаниях скорби от страстей служат также искушением для человека, но это уже отличное от обольщения искушение веры. Различие состоит в том, что обольщение влечет человека упиться злом, как сладостью; а в скорби от страстей влечения являются ограничением для свободной воли человека и вызывают в нем желание переступить эту ограниченность или путем такого удовлетворения страсти, в котором сказалось бы самоволие человека, иначе — путем удовлетворения природной потребности незаконными средствами, или же путем отрицания тех естественных потребностей, к которым приурочиваются страсти [195]. Отсюда эпикурейство с его предписаниями о наилучшем пользовании страстями и стоицизм с его требованием подавлять законные потребности природы; отсюда в христианстве сектанты, или отрицающие естественный закон во имя духовной свободы, или уродующие самое естество, чтобы ограничить его потребности, отсюда в наше время противоположные учения Ницше и Толстого [196]. — Искушением же собственно для веры скорби от страстей являются потому, что и, побеждая, скорби от страстей прежде всего колеблют веру, и побеждается искушение от них верою в возможность явления богосыновного достоинства во всякой ограниченности.
Искушения скорбями от страстей, как это понятно, не составляют обычного явления в нашей будничной жизни, потому что они предполагают отвращение к нравственной нечистоте. Но аскетическая письменность знает эти искушения, как состояние, вполне свойственное подвижникам. В слове 46 Св. Исаака Сириянина „об истинном ведении, об искушениях“ и пр. отмечается хорошо известная подвижникам изменчивость человеческой природы: „во всяком разумном естестве без числа бывают перемены, с каждым человеком ежечасно происходят изменения, — и с стоящими на степени чистоты, как с воздухом охлаждение, приключается всегда падение, между тем как нет в них нерадения или послабления себе; напротив же того, даже когда соблюдают они чин свой, случаются с ними падения, противные намерению собственной их воли“. Какое же состояние вызывается в подвижнике появлением противных намерению воли помыслов и вообще „падений“? Состояние борьбы, в котором вера в Промысл Божий соблазняется непроизвольностью падения. Такое состояние может разрешиться отчаянием в возможности нравственного совершенства — отчаянием, которое вместе с желанием совершенного бесстрастия составляет две крайности, в то время как истинное спасение совершается смиренным упованием на помощь Божию, верою вместе с смиренным сознанием меры человеческого естества. В виду этой–то борьбы всем подвижникам дается соответствующий совет „если за целомудренными и скромными помыслами последует порыв, не будем печалиться и отчаиваться, не будем также хвалиться и во время упокоения благодати, но во время радости станем ожидать скорби. Болезненные припадки ум должен принимать с радостью, как естественное и свойственное нам. Не предадимся отчаянию, подобно человеку, который за подвиг ожидает чего–то, даже совершенного и неизменяемого упокоения, и вместе не допускает подвигов, и печалей, и того, чтобы в нем произошло движение чего–либо противного, что и Господь Бог наш не нашел приличным дать сему естеству в этом міре“ [197] и пр. В аскетической письменности мы встречаем целый ряд наставлений о борьбе со злом путем смирения и упования на помощь Божию, а не противления страстям, как это бывает в борьбе с обольщением, встречаем рассуждения о великом значении для человека скорби от страстей, о нетерпеливости человека и незнании им своей меры, как причине его падений. „Подвергаясь напастям, пишет преп. Авва, Дорофей, мы согрешаем единственно по причине нетерпеливости нашей, Потому что не хотим перенести ниже малой скорби, не хотим пострадать что–нибудь против воли нашей… По этой причине напасти низлагают нас и чем усиленнее стараемся избавиться от них, тем они более опутывают нас… Напасти тогда приносят великую пользу, когда переносятся терпеливо, без смущения. — Если и страсть тревожит нас, то мы не должны смущаться ниже этим… Мы не преуспеваем по той причине, что не знаем нашей меры, не имеем терпения в начинаемых нами делах, но хотим без труда приобрести добродетель [198] и пр.
196
Конечно, и в этой иного рода борьбе, отличной от обольщения, дело идет также об удовлетворения влечения. Но автор желал бы указать :на весьма важное различие между удовлетворением страсти по непосредственному обольщению ею и между утолением влечения по желанию отделаться от него из–за тех стеснений, которые оно доставляет высшим стремлениям духа. Аналогичное применение, которое отсюда будет сделано, состоит в том, что искушением для Иисуса Христа было не удовлетворение собственного голода, а
198
О терпении скорбей, 114–117 и далее. Подобным образом Григорий Богослов в слове 9 о человеческой добродетели “признаком целомудрия” называет знание меры жизни. Равно, пишет он, для тебя худо — и отложить благую надежду и возыметь слишком смелую мысль, что нетрудно быть совершенным. В том и другом случае твой ум стоит на худой дороге. Всегда старайся, чтобы стрела твоя попадала в самую цель, смотри, чтобы не залететь тебе далее заповеди великого Христа, остерегайся и не вполне исполнить заповедь; в обоих случаях цель не достигнута. И излишество часто бывает очень бесполезно, когда, желая новой славы, напрягаешь стрелу сверх меры… Твор. ч. IV, М. 1844, стр. 251–257 passim.