[266]. „Искушение, — справедливо пишет Павел, архиеп. Казанский, — состояло не в удовлетворении Иисусом Христом естественной потребности тела — в пище. Удовлетворение этой потребности, совершенно естественной, непреоборимо, неотразимо требующей удовлетворения, есть дело законное и потому не греховное. Господь Иисус, как человек, в урочные времена и чувствовал голод, и утолял Свой голод пищею. Не чуждался Он даже снедей приятных“ [267]… В то время, как в искушении пожеланий чувственный позыв и всякое влечение природы имеет значение силы, непосредственно определяющей искушение, в борьбе иного рода, к которому относится искушение Христа, влечения природы имеют значение страдания или ограничения, с которым по человеческому рассуждению до́лжно механически бороться, или, которое должно. быть устранено из человеческой жизни во имя богосыновства человека [268]. Тем, более голод Христа имел это последнее значение потому, что он служил пунктом, в котором Спаситель наш приобщался общечеловеческим страданиям… „Вполне ошибочно, по справедливому замечанию Тренча, было бы признавать личный непосредственный голод Христа тем, что составляло все или даже главное, самое сильное и тяжелое в этом искушении. Для стоящего, как Он стоял, в центре человечества, этот голод был лишь как бы ключом и истолкователем всего того голода, всей той нужды, всех тех бед, которые когда–либо были испытываемы чадами Адама или будут ими испытываемы. Искушением для Христа было прекратить голод, бедность, нужду — весь мучительный труд добывания от земли в поте лица ежедневного пропитания, оставляющий мало или вовсе не оставляющий времени для высшего умственного или нравственного развития. Быть в состоянии приостановить все это, знать, что Ему стоит произнести одно слово и всему этому был бы положен конец — кто может постичь, чем это искушение было для Того, Который есть весь любовь ко всем людям“ [269]? Искушением для Христа было прекратить или уничтожить голод Свой и всего человечества: прекратить голод значило, другими словами удовлетворить естественной потребности чудесным способом, при посредстве той божественной силы, которою обладал Христос. В этом отношении голода к всемогущей божественной силе Христа необходимо видеть самое характерное в первом искушении. Чем же мотивировалось искусительное предложение чудесно уничтожить страдания голода, и на чем основывалась его сила? На характере человеческой веры. По свойству человеческой веры Христу надлежало быть свободным от страданий и ограничений человеческой жизни, чтобы люди, которых Он так любил и спасения которых Он так желал, поверили в Его богосыновство. Искусительное предложение имело ближайшее отношение к мессианскому служению Христа: Он искушался, как Мессия, вопросом о той всемогущей силе, которою Он обладал, — вопросом о применении этой силы к целям мессианского служения [270]. Вопрос создавался условиями, которые ставит греховный человек для своей веры; важность вопроса, помимо ближайшей цели служения Христа — породить в человеке веру, утверждалась на том, что последняя цель служения имела соприкосновение с этими условиями. Что предлагалось искусителем, то в некотором отношении совпадало с конечною целью служения Христова. О временах Мессии издревле было предсказано, что тогда возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая, и расцветет как нарцисс (Ис. ХХХV, 1), что тогда, так сказать, камни пустыни сделаются хлебами. Да и события, из области которых Христос заимствовал ответ на искусительное предложение диавола, по–видимому, указывали на ту же конечную цель служения Христа Иисуса. Ответ Его; не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Mф. IV, 4–Втор. VIII, 3) заимствован из повествования о сорокалетнем странствовании (или искушении) Израиля в пустыне, как оно излагается во Второзаконии. В течение сорокалетнего странствования Евреев по пустыне Господь творил для них много чудес (Пс. LXXVII). Оказывался ли недостаток в воде; Он чудесно производил ее из камня; хотели ли они мяса, Он посылал им птиц; был ли недостаток в хлебе, Он питал их манною: питал т ебя, сказано Израилю, манною, которой не знал ты и не знали отцы твои, чтобы показать тебе, что не одним хлебом живёт человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа, живет человек. Одежда твоя не вет шала на тебе и нога твоя не пухла, вот уже сорок лет. И знай в сердце своем, что Господь, Бог твой, учит тебя, как человек учит сына своего (Втор. VIII, 3–5). История сорокалетнего странствования евреев по пустыне научала их, что для сына Своего, каким был коллективно еврейский народ — filius Dei collectivus — и каким должен быть каждый человек, Господь Бог творит чудеса и всемогущею силою удовлетворяет его потребности. Так и Христос мог надеяться на такое же чудесное удовлетворение Своих потребностей — и даже более всякого другого человека Христос был не только Сыном Божиим в том смысле, в каком должен быть Сыном Божиим каждый человек, Он был не только представителем человека пред Богом Отцом, но Он был Единородным Сыном Божиим, посланным от Него в человеку, в качестве свидетеля Божией любви, Он был представителем Бога пред человеками, носителем Его полномочий. Как представителю Бога пред людьми, Ему надлежало, по человеческому рассуждению и по видимому смыслу библейского повествовании о сорокалетнем путешествии Евреев, Самому обладать божественным всемогуществом и иметь возможность Самому чудесно удовлетворять потребности Своей природы: скажи (чтобы камни сии сделались хлебами). И такое применение божественной всемогущей силы не только обнималось верою людей собственно в Мессию, но присваивается себе каждым, человеком. Все человечество, в действительности своей исторической жизни, стремится к самовольному удовлетворению потребностей природы: каждый человек удовлетворяет потребностям природы не как её законным, Богом установленным требованиям, по долгу послушания, а для получения личного удовольствия, видимой славы и внешнего совершенства. Удовлетворение естественным потребностям с целью личного удовольствия и видимого совершенства необходимо сопровождается насильственным прекращением одних потребностей, самовольным усилением других, достигается всегда незаконными средствами и приводит к механической борьбе с ограничениями и страданиями жизни [271]. Такое удовлетворение составляет не смиренное послушание воле Божией, положившей законы міра и пределы жизни но самолюбивое и самовольное противление этой воле. — Последняя цель человеческой жизни, совпадающая с конечною целью служения Иисуса Христа — исполнение славы Божией вообще и снятие проклятия с міра частнее — осуществляется тем, что человек смиренно и самоотверженно переносит ограничения и страдания жизни. Следствием человеческого смирения и покорности и должно быть снятие проклятия с земли, расцвет пустыни. Дело человека — смиренное послушание воле Божией, а дело Божие — обращение камней в хлебы. Начать с последнего для Христа Иисуса и было искушением.
вернуться
Совершенно излишне предположение Фаррара, что указание диавола на камни сии, удивительно похожие на небольшие хлебы, было расчитано на то, что муки голода чувствуются тем сильнее, когда они поддерживаются добавочными терзаниями живого воображения, что самая форма, вид и традиционное происхождение этих камней придавали искушению ещё большую силу... 59. — Замечательно то, что евангелие ничего не говорит о жажде, муки которой сильнее мук голода (и которую подразумевает Barret, 930, а ев.·Марк и вовсе не упоминает о голоде, ограничиваясь вторичным указанием на пустыню (και ην εν τη ερημω ημ τεος) и тем достаточно вообще указывая на беспомощное положение.
вернуться
Suggerit diabolus indignum esse Filio Dei esurie laborare, indignum ea indigencia et poena affligi, quare si revera sit qiu dictus sit voce coelesti, utatur potentia sibi propria et finem imponat conditioni (далее нрзб.)
вернуться
Такую борьбу в наши дни Ницше назвал прямым призванием человека, который, по его учению, должен превзойти свою природную ограниченность и естественные условия своей жизни. Жизнь сводится к борьбе с этою ограниченностью, к механическому расширению её границы, к её внешнему росту: человек должен стать Übermensch'ем.