— Тетя Лили, — прошептала ей на ухо Гардения, подбежав к столу за ней следом.
Герцогиня отмахнулась от нее.
— Не отвлекай меня, детка. Я терпеть не могу, когда во время игры кто-то пристает ко мне с разговорами. Пойди поищи себе какого-нибудь приличного молодого человека и попроси его чем-нибудь тебя угостить. Кстати, я смертельно хочу шампанского!
Несколько мужчин мгновенно поднесли столик и поставили его рядом с герцогиней. На него через несколько секунд водрузили ведерко со льдом и бутылкой шампанского.
Гардения медленно побрела прочь. Ей казалось, наблюдать за игрой тети будет для нее невыносимым занятием. Подойдя к соседнему столу, она обвела невидящим взглядом толпу игравших в рулетку людей и, как будто под воздействием какого-то заклинания, вернулась к герцогине.
Та выигрывала: столбик ее фишек немного подрос.
Но впоследствии стал с катастрофической скоростью уменьшаться. А потом и вовсе исчез.
Герцогиня опять достала из сумочки деньги. Гардения с ужасом заметила, что это были те последние купюры, которые оставались от денег, выданных ей мсье Груазом.
Она страстно желала остановить тетю, но знала, что та просто не услышит ее слов.
Герцогиня весело смеялась, поворачиваясь к мужчинам то справа, то слева от нее, обмениваясь с ними какими-то шутками.
Гардения сложила вместе ладони и принялась безмолвно молиться. Если тетя проиграла бы и эти деньги, у них не осталось бы абсолютно ничего.
Герцогиня заказала еще шампанского.
Люди, толпившиеся у стола, напряглись и заволновались.
Гардении казалось, что это волнение можно ощутить руками, настолько интенсивным оно было.
— Banco, — сказала герцогиня.
Гардения не знала правил игры, но понимала, что тетя сражается с темноволосым греком средних лет. Люди подались вперед и замерли.
Гардения догадалась, почему вдруг стало так тихо: рядом с греком лежала куча купюр, рядом с ее тетей — ничего. Все ждали исхода этой безумной схватки.
Герцогиня вновь открыла сумочку, но, увидев, что в ней больше нет денег, поднялась на ноги, неожиданно грациозным жестом сняла с шеи ожерелье и швырнула его на стол.
— Двадцать тысяч франков! — крикнула она.
Толпа ахнула.
Грек кивнул.
— Как пожелаете, мадам.
Он взял карты с лотка — две для себя, две для герцогини.
Она поднесла свои прямо к лицу.
Грек показал всем, что выпало ему.
— Chinq a la banque! — крикнул крупье.
— Грек взял еще карту.
— Neuf a la banque! — объявил крупье абсолютно бесстрастно.
Герцогиня, слегка пошатываясь, поднялась на ноги и бросила на стол карты.
Ее светлость проиграла.
Она медленно развернулась и неуверенной походкой слепца поплелась к выходу.
Гардения последовала за ней.
Тетя Лили проиграла. Они обе проиграли!
Глава двенадцатая
Гардения проплакала всю ночь. Когда они вернулись в свой роскошный номер, она раздела тетю и уложила ее в кровать.
Та, сраженная проигрышем и опьяневшая, не разговаривала и плохо соображала. Гардения понимала ее состояние и тоже не произносила ни слова.
Лишь закрывшись в своей комнате, сняв платье и подойдя к окну, она дала волю слезам. Они покатились по ее щекам обильными бесконечными ручьями. У нее было такое чувство, что ей никогда не успокоиться.
Она пыталась убедить себя в том, что плачет из-за тетиного проигрыша, из-за опасности и безнадежности ситуации, в которой они оказались, из-за неизвестности будущего. Но в глубине души знала, что все это не правда. На самом деле ее слезы были вызваны страданием по утраченной любви, так недолго радовавшей ее, ускользнувшей так внезапно в тот момент, когда она раскрыла ей свои объятия. Страх и одиночество сводили с ума, а сердце стонало и рвалось на части.
Воспоминания о пьянящем восторге тех недолгих мгновений, когда ей казалось, что ее тоже любят, до сих пор были живы в памяти. Она закрывала глаза и вновь и вновь переносилась в то чудесное утро, когда мир восторгал ее, а будущее обещало быть ярким и прекрасным.
— Дура, какая же я дура! — шептала она, умываясь слезами, но даже самобичевание не помогало ей избавиться от боли и чудовищного чувства опустошенности.
Она плакала несколько часов напролет, но потом усилием воли взяла себя в руки и осознала, что никто, кроме нее, не поможет тете. Ей надлежало решить, как им быть.
Если за ночь, проведенную в тетином купе, она превратилась из ребенка в женщину, то сейчас из несчастной и растерянной родственницы — в человека самостоятельного и твердого.
Отойдя от окна, картина за которым была чересчур великолепной, чтобы смотреть на нее в таком состоянии, она принялась ходить взад и вперед по устланному ковром полу комнаты.
Необходимо было что-то предпринять, и чем быстрее, тем лучше.
Гардения мысленно оценила все, что у них оставалось ценного: несколько бриллиантов в чемоданчике для драгоценностей — в трех брошах, паре сережек и двух кольцах. За эти богатства они могли получить какую-то сумму, но вряд ли сумели бы продать их за те деньги, которых они действительно стоили.
«Теперь весь город станет болтать о тете, — подумала Гардения, вздыхая. — Люди догадаются, что у нее возникли финансовые затруднения, в противном случае она никогда не бросила бы на игорный стол бриллиантовое ожерелье.
Завтра слухи дойдут до управляющего отелем, и он, естественно, насторожится. А вскоре и о настоящей причине внезапного отъезда тети из Парижа станет известно всем. Тогда нас попросят выселиться из отеля…»
Гардения вспомнила о тех вещах, которые остались в доме тети, — великолепных картинах на стенах, роскошной мебели, вазах из севрского фарфора, коллекции золотых табакерок, осыпанных драгоценными камнями, позолоченном туалетном столике с бриллиантами, расположенном в спальне тети. Эти богатства стоили тысячи и тысячи франков, но теперь должны были быть конфискованными французским правительством.
Тете никогда больше не увидеть своих шикарных вещей, подумала Гардения.
Невольно ее мысли перенеслись к шиншилловой накидке.
Ей было известно, какова стоимость шиншиллового меха и как накидка могла бы им помочь, если бы они привезли ее с собой, но сердце радовалось от того, что этот символ предательства остался в Париже. Ей казалось, взгляни она на этот подарок герцогини еще разок, и от стыда и отвращения у нее потемнеет перед глазами.
Все, что у них имелось, помимо драгоценностей, были тетины платья. Гардения плохо разбиралась в подобных вещах, но догадывалась, что за подержанную одежду много денег не получишь. Их могли купить разве что небогатые актрисы и второсортные проститутки, естественно, за гроши. Кто еще был готов опуститься до того, чтобы носить платья герцогини, в которых она больше не нуждается? Неизбалованные деньгами и нарядами женщины вообще нашли бы шифон и кружева, парчу и изысканные вечерние туалеты ненужными и смешными.
«Что же нам делать?» — подумала Гардения, закрывая, лицо руками. В ее голове отчетливо прозвучал голос лорда Харткорта, обещавший заботиться о ней и защищать от всех невзгод, от всех обидчиков.
— О, как бы было замечательно, если бы он находился рядом со мной! — прошептала Гардения, ненавидя себя за свою слабость.
Как только за окном рассвело, она оделась, вышла на улицу и, спросив у полицейского, как добраться до пристани, направилась в порт.
В судоходной конторе ее приняли далеко не сразу. Ей пришлось довольно долго просидеть возле нее в коридоре.
Небритый клерк средних лет разговаривал с ней весьма учтиво до тех пор, пока она не сказала, что интересуется наиболее дешевыми пассажирскими местами на корабле, отплывающем в Англию первым. Клерк тут же забыл о хороших манерах и стал вести себя небрежно, почти нагло. А прямо перед уходом Гардении пригласил ее поужинать с ним. Несмотря на это, ей удалось выяснить, что небольшое довольно старое торговое судно с местами для шести пассажиров направляется в Англию завтра. И что следующего надо ждать три-четыре дня.