Она толкает меня к стулу, и я делаю большой глоток воздуха, задыхаясь и хрипя. Дерево впивается мне в бок, и в руку вонзается шальная заноза. Крошечные капельки крови появляются на поверхности моей кожи, прежде чем соскользнуть на книгу.
Я бросаюсь вперед, падаю на колени на деревянный пол и вытираю обложку «Щелкунчика» тыльной стороной ладони.
Мама вырывает книгу из моих пальцев.
– Мама, нет!
Она склонила голову набок.
– Она дала тебе ее, не так ли?
Я отрицательно качаю головой.
– Не лги мне. Она единственная идиотка, которая любит эту дрянь. – Лукавая улыбка красуется на ее губах, когда она открывает ее и поднимает руки, чтобы разорвать.
– Ты расскажешь мне, что она сказала?
– Я... она…
– Что?
Я не хочу, чтобы она порвала мою книгу, но и не хочу рассказывать ей о тете Аннике.
– Ну и ладно, маленький ублюдок.
– Нет! – Я бросаюсь к ней. – Она... она сказала, что мы поедем в отпуск.
Она поднимает бровь.
– В отпуск? Куда?
– В Россию.
Она смеется, ее идеальные белые зубы видны под красной помадой. Звук такой громкий, что мне хочется зажать уши обеими руками и больше не слушать ее.
– Ну-ну. Образцовая хорошая девочка планирует уехать. – Все еще сжимая книгу, она берет телефон и идет к камину.
Мама смотрит на книгу, бормочет.
– Мусор.– И бросает ее в огонь.
Я бросаюсь вперед, пытаясь вернуть книгу, но огонь уже съел ее. Слезы жгут мне глаза, и я бью маму по ноге.
– Ты сказала, что оставишь мою книгу в покое!
– Я солгала. А теперь помолчи. – Она отталкивает меня, и я падаю на пол рядом с ней. Жало заставляет меня вздрогнуть, но я быстро научился его скрывать.
Мама подносит телефон к уху и кладет руку на бедро.
– Планы изменились.… Да ... несчастный случай... сегодня ночью…
Повесив трубку, она поворачивается ко мне с торжествующей улыбкой, похожей на улыбку плохого парня.
– Наконец-то ты доказал, чего стоишь, маленький ублюдок.
– Ты позволишь мне навестить тетю Аннику в эти выходные?
– Нет.
– Но папа сказал…
– Твой отец больше не будет на ее стороне, Адриан. Потому что, сколько бы он ни оставался с ней и сколько бы мы с Анникой ни поклонялись у его ног, для него важен только один человек. Единственный человек, который продолжит его наследие. – Она склонила голову набок. – Ты.
Я встаю, встречаясь с ней лицом к лицу.
– Папа сказал, что я могу провести выходные с тетей Анникой.
– Ты больше не сможешь.
– Почему нет?
Она наклоняется и шепчет мне в лицо.
– Потому что твоя любимая Анника наконец-то исчезнет.
– Нет… – Слезы текут по моим щекам. Все, о чем я могу думать, – это ее улыбка, даже грустная, объятия и то, как сильно она заботится обо мне. Она не может исчезнуть и оставить меня с мамой и папой.
– Да. Самое время ей это сделать. – Ее телефон звонит снова, и она улыбается. – Это было быстрее, чем я ожидала.
Я наблюдаю, как она слушает кого-то на другом конце. Ее брови сходятся, а красные губы кривятся. Тяжесть в груди поднимается, как будто ее никогда и не было. Когда мама злится, это значит, что тетя Анника в безопасности.
– Нет, Георгий ничего не заподозрит.… Да... я придумаю, как отвлечь его.
Повесив трубку, она уставилась в камин, положив руку на бедро и сжав пальцами трубку.
– С тетей Анникой все в порядке? – тихо спрашиваю я.
Она резко оборачивается, как будто забыла, что я здесь. Мне не нравятся ни искорки в ее глазах, ни легкая ухмылка на ее губах.
– Как я могла не подумать об этом? Лучший способ занять Георгия – это ты, мой маленький ублюдок.
Когда она медленно приближается ко мне, я спотыкаюсь и отступаю назад, не желая, чтобы она ударила меня снова. Мои ноги ударяются о кофейный столик, и я приземляюсь на задницу.
Мама останавливается передо мной, ее тень падает на меня и загораживает свет от огня.
– Почему ты убегаешь от меня?
Она проводит ногтями по моей щеке, потом по волосам, но не ласкает их, как тетя Анника, когда укладывает меня спать. Мамина рука холодна, как и выражение ее лица.
Это все равно что оказаться в России морозной зимой.
Мама хватает меня за руку, а я стою неподвижно, как камень, не в силах пошевелиться. Она набирает номер на своем телефоне и шмыгает носом, прежде чем поднести трубку к уху.
– О, Георгий! Что делать с Адрианом?
Она замолкает, и я слышу на другом конце провода отчаянные ругательства отца по-русски.
По щекам мамы катятся слезы. Она всегда плачет, когда разговаривает с папой, хотя выражение ее лица сейчас все еще такое же, как у плохого парня.
– Он... он упал и сломал руку... Я не знаю, что делать! Пожалуйста, приезжай, пожалуйста!
Снова проклятия от моего отца. Больше русского.
– О, мой малыш!! – Мама взвизгивает и вешает трубку, шмыгая носом, а потом выражение ее лица становится нормальным. – А теперь, Адриан, ты ведь не откажешься принести небольшую жертву ради счастливого будущего твоей матери?
Прежде чем я успеваю что-то сказать, она сжимает мою руку и с силой крутит ее в противоположном направлении.
Отвратительный хлопок эхом разносится в воздухе, и я вскрикиваю.
Глава 1
Лия
24 года
Ничто хорошее не приходит без боли.
С тех пор как я была маленькой девочкой, этот факт прочно засел в моей голове
с окровавленными пальцами.
Я родилась от боли, воспитана болью и, в конце концов, приняла ее.
Однако сколько бы боли мне ни пришлось пережить, мне никогда не удавалось привыкнуть к ней. Даже когда я изо всех сил старалась тренировать свое тело для этого.
Боль настоящая, удушающая, и при правильном давлении она обязательно сломает все мои барьеры.
Однако моя выносливость сильнее.
Громкие возгласы наполняют зал еще долго после того, как опускаются занавесы для финала «Щелкунчик». Я остаюсь на пуантах, подняв руки в приветствии, даже после того, как мы скрылись из виду от публики.
Мои лодыжки кричат, чтобы их избавили от страданий, которые они неоднократно переносили за последние пару месяцев. Долгие репетиции и бесконечные гастроли притупили мои чувства, почти сливаясь друг с другом.
Я даю ему несколько секунд, переводя дыхание, прежде чем мягко приземляюсь на ступни. Мои балетные туфли неслышны посреди суеты за кулисами.
Другие танцоры облегчённо вздыхают, либо похлопывают друг друга по спине, либо просто стоят в оцепенении. Мы можем принадлежать к Нью-Йоркскому городскому балету, одной из самых престижных танцевальных трупп в мире, но это не уменьшает давления. Во всяком случае, это делает его в десять раз хуже.
Мы должны быть абсолютно лучшими, когда выходим на сцену. Когда труппа отбирала своих танцоров, единственным правилом было: ошибки не допускаются.
Бурные аплодисменты в конце нашего выступления – это не то, на что мы надеемся, это то, чего от нас ждут.
Режиссер Филипп, высокий и стройный мужчина с лысой головой и густыми седыми усами, подходит в сопровождении нашего хореографа Стефани.