— Спасибо, Люциус.
— Полно, садитесь, — улыбнулся он с привычной живостью.
Послушавшись совета друга, я поехал домой, оставив его. И пока ехал, я рассуждал, что могло стать причиной такого пожара, и как он успел охватить несколько домов, оставаясь замеченным только теперь, когда пламя и дым столбом поднимались к небесам, а здания едва стояли, не обрушиваясь? Я мысленно воспевал смелость Люциуса и благодарил его за то, что он меня нашёл. Что было бы, свались я там, в толпе?
Вечером князь вернулся. Я сразу начал расспрашивать, нашлась ли Иммельда, как скоро потушили пожар, и есть ли жертвы. Вместо ответа он протянул мне газету. Как я позже узнал, он забрал самый первый экземпляр выпуска, чтобы показать мне. Там говорилось, что сгорели четыре дома, а пятый, мой, обгорел частично. Погибло одиннадцать человек, и как дань памяти были написаны их имена. И среди них была Иммельда Гранде. А дальше писалось, что из-за этого самого пожара погибла «молодая и прекрасная леди Джильда Керрингтон». Я тяжело опустился в кресло, пустым взглядом смотря на бумагу. Как же так? Иммельда сгорела заживо, а ведь я даже не соизволил сойти с возведённого богатством пьедестала, чтобы хоть раз зайти к ней и справиться о здоровье или помочь деньгами, как и она помогала мне в дни моей бедности. Я мало её знал и долго не видел, от того печаль была не столь глубока, и всё же внутри я чувствовал какую-то пустоту. Словно часть моей несчастной души умерла вместе с ней и Джильдой. Как оказалось, она ехала прямо через горящие дома, и когда они стали обваливаться, её путь завалило так, что женщина не могла ни проехать вперёд, ни вернуться назад. Возможно, она куда-то торопилась, и кучер решил сократить путь. Он допустил ошибку, ценою в жизнь. Своей и Джильды. Я не скорбел по ней. Не получалось. Было какое-то странное чувство торжествующей справедливости. Джильда желала смерти Софии, и была за это наказана. Только мне не верится, что чудо вновь случится, и она окажется выжившей среди огня и дыма.
— Вам грустно? — спросил меня Люциус, закуривая сигару и протягивая вторую мне.
— Я не знаю, — признался я, также начиная курить. — Я до последнего надеялся, что Иммельда будет жива.
— Это несчастный случай, так бывает, — спокойно и просто говорил князь, смотря в камин. — Я порой всё думаю, что хуже, смерть в воде или огне. Как думаете?
— Вы спрашиваете меня, какая смерть менее ужасна? В этот миг, когда я узнаю, что погибли знакомая мне женщина и бывшая жена? — сказал я возмущённо.
— Я всего лишь задал вопрос. Раз вам это неприятно, то я больше не буду о таком спрашивать.
— Люциус, — беспомощно обратился я, смотря в его лицо. — Джильда умерла, Иммельда тоже, а я толком ничего не чувствую. Мне совестно.
— Отчего бы? Не вы их убили, не вы хотели им смерти. Вы никак не влияли на то, что случилось. Бесчувственность при новости о смерти неверной жены — также не порок.
Я молча кивнул, стараясь принять его слова и унять совесть. Мне сейчас хотелось видеть рядом Софию, и услышать от неё: «утешься, дорогой. Ты ни в чём не виноват». Вот опять, опять я хочу найти у неё утешения, словно только за этим она мне и нужна! Я заглянул в глаза князя и неожиданно даже для себя самого спросил:
— Вы знали, что леди София молится о дьяволе?
Он спокойно усмехнулся.
— Как быстро вы меняете тему.
— Сегодня я был с ней в церкви, и священник рассказал, что она вымаливает прощения для сатаны.
— Для меня это не странно. С её добротой это ожидаемо. Вы её осуждаете?
— Как я могу! Мне только удивительно, что она всем сердцем верит, будто сатана заслуживает прощения.
— Мне тоже, — загадочно улыбнулся Люциус, вернув к камину взгляд.
С того дня я стал видеть жуткие сны. Я видел ангела, которого загрызает огромный лев. Видел, как меня рвали на части жуткие тени. Я плохо спал, из-за этого мне часто мерещилось, будто рядом кто-то есть. Мне постоянно было тревожно, я стал больше есть и толстеть из-за этого. На нервы действовали ходившие по замку слуги, улыбка Люциуса казалась мне двуличной и презрительной, я всюду чувствовал себя одиноким, брошенным, и вечно усталым. Хуже всего было то, что засыпая я всё время слышал мои вальсы. Они звучали мирно, безмятежно, и обрывались резкими аккордами, резавшими слух. Часто, когда князь уезжал или уходил гулять, я метался из стороны в сторону в своей спальне, пытаясь унять неясную тревогу перед какой-то смутной возможной опасностью. Это длилось чуть больше недели. Это время я не видел Софию, но отчего-то всё моё существо рвалось к ней. Хотелось рухнуть перед ней на колени, прижать к себе полы её платья, и умолять спасти меня от сумасшествия. Сегодня бал в честь Рождества. Год назад я встречал его в кругу знати, ухаживая за двуличной лживой женщиной, и считая себя одного достойным её красоты, потому что любил. Сейчас же я мечтал её забыть, мечтал забыть всё и вся, избавиться от всего, что меня окружало, и остаться одному наедине со своими мыслями. И Софией. Да, с ней вдвоём. Она не засмеётся, она пожалеет. Сейчас было около четырёх часов. Я сидел в своём любимом месте у камина, держа в дрожавших руках листы сочинений. Неведомая сила подталкивала меня к тому, чтобы смять их все и сжечь. Чувства смешались в кучу: ненависть и нежность, злость и страх, когда я видел эти ноты. Возможно, ещё минута, и я бы уничтожил их, но двери зала распахнулись, и вошёл Люциус с Софией. Я увидел её, и едва сдержался, чтобы не броситься ей в ноги и молить пожалеть меня.
— Колдуэлл, — обратился ко мне князь с улыбкой, которая сейчас меня настораживала и пугала, хотя раньше казалась мне вполне дружелюбной. — Вы не забыли о празднике?
— Да, нет, я помню, — потерянно ответил я, во все глаза смотря на леди Старк. — Я как-то задумался. Здравствуйте, миледи.
— Здравствуйте, — кивнула и улыбнулась она. Господи, сколько света и любви было в её улыбке! Словно в противоположность Люциусу, она источала только нежность, только доброту. — Простите, мистер Колдуэлл, вам нездоровится?
— Я плохо сплю в последнее время, — ответил я, зачарованно глядя в её глаза, полные дикой красоты.
— Ма шер, я вас оставлю на секунду, — сказал леди Старк Люциус, поклонившись и уходя из зала.
Я подошёл к ней, не в силах и слова сказать. Оставшись с ней наедине, я впервые за всю неделю почувствовал себя в безопасности и спокойствии. Она ласково смотрела на меня, ничего не говоря. Я взял Софию за руку и трепетно и благодарно поцеловал. Этой же рукой она коснулась моей щеки, молчаливо лаская взглядом. Мне даже захотелось заплакать от такой безграничной любви, с которой она меня касалась. Девушка взяла у меня ноты, положив их на кресло, вторую ладонь всё держа на моей щеке. Я не хотел, чтобы это прекращалось. И не мог сказать ни слова. Но я осознавал, что любил её. Любил сильно и нежно, как почившую родную мать. Находясь со мною рядом, этот ангел развеивал мои страхи и лечил моё безумие. Откуда столько ласки в этом человеческом сердце? Откуда столько любви ко всему сущему? Может, она и есть бог, что сотворил мир, и которого я наконец нашёл? Если это так, я возведу ей тысячи храмов, заставлю написать сотни икон, озолочу каждую церковь, в которой ей молятся ничтожные люди. Ничтожные, как и я сам, что посмел любить богиню. В конце концов, я опустился перед ней на колени, смотря снизу в её красивое доброе лицо.
— Прости меня за всё, — прошептал я, льня щекой к её ладони.
— Встаньте, — попросила она со спокойной улыбкой.
— Прости меня, только не покидай, мой добрый ангел, — не унимался я, сжав её белое платье.
— Я не покину до тех пор, пока ты сам меня не отвергнешь.