С этими словами он шагнул ко мне. Я видел, как на его руках стремительно растут длинные чёрные когти, как по лбу стекает кровь от прорезавшихся из головы больших витых рогов, как зубы заостряются, как глаза его из золотых становятся алыми, прорезанными вертикальной полоской зрачков. Он улыбался, и улыбка эта была злорадной, хищной. Моё сердце бешено колотилось в груди от страха, но бежать было некуда. Ангел и дьявол стояли передо мной, а позади был край обрыва.
— Имя мне Люцифер, сын зари, несущий свет, — сказал он голосом, похожим на гром. Казалось, что когда он говорит, дрожали небо и земля, всколыхались океаны и свистали ветра. — Меня ты звал другом, моей лести ты внимал. Это я забрал душу Джильды, это я устроил тот пожар. Можешь не винить себя, право убивать её мне дал не только ты, но и её жертва.
Я взглянул на ангела. Она грустно смотрела на дьявола, стоя немного позади него. Теперь ясно, почему он отвёл ей особую роль в той карточной игре. Она одновременно и жертва и палач. И было видно, как ей неприятно это сознавать.
— Ты помнишь ли, как год назад я показал тебе путь доброты? Путь помощи тем, кто обделён судьбой и благами, которых у тебя было в избытке? Я нарочно сделал так, чтобы ты увидел женщину, помогавшую бедным. И ты озлобился на неё за эту доброту, презирая тех, кем сам недавно был. А после лицемерил, упрекая жену в том, что она злится на неё точно также, как и ты.
— Я знаю это, — заговорила ангел, шагнув ко мне. — И вижу, что ты стыдишься и каешься. Он давал тебе все внешние блага, я же хотела одарить тебя внутренней добродетелью. Я верю, что в тебе ещё не угасла последняя искра чистоты и морали, потому всегда ласкала тебя во снах и наяву, когда ты приходил ко мне. Я знала, что ты искал у меня утешения, ибо хоть и был женат на красивой женщине, хоть имел богатство и влияние, ты был всё также одинок. И когда меня отравили, я увидела в тебе любовь. Чистую, настоящую любовь к ближнему, ко мне.
— Однако, ты решил заполучить и её, потакая своей похоти и жадности, — ухмыльнулся дьявол.
Ангел посмотрела на него и улыбнулась.
— Мне кажется, потакать желаниям не всегда плохо.
— Это должно быть разумно, а не просто по воле чувств. Всегда главенствовать должен рассудок.
— Но без чувств люди были бы бездушными статуями. И не только люди, — она положила ладонь на его щёку.
Он поднял на неё тяжёлый и туманный взгляд, накрыв её руку своей. Несмотря на страх перед этими созданиями, я проникся сочувствием. Теперь я видел, отчего тот, кого я знал как Люциуса, всё не решался признавать свою любовь. Это ангел и демон. Им положено быть врагами в борьбе за души человеческие, но они любили друг друга. И я жалел их. Сейчас их осуждения казались мне справедливыми, я покорно ждал своей участи, смотря на них. Оба вдруг посмотрели на меня. Она улыбалась, он ухмылялся.
— Я верю, Киллиан, — говорила София, — что ты ещё можешь стать лучше и добрее. И своей музыкой взрастишь новые поколения благородных и чистых душою людей.
— Я даю тебе выбор, — заговорил Люцифер. — Ответь, кому ты верно служишь: себе, или людям?
Я смотрел в добрые ласковые глаза ангела, что улыбалась мне. Страха больше не было. Я внезапно понял, почему эти два существа пришли ко мне. Лишь борясь за мою душу они могли быть вдвоём. Мне было стыдно за то, что я желал заполучить ангела, сердце которого принадлежит владыке преисподней. Стыдно за эгоизм и лицемерие, за всё.
— Людям, — негромко ответил я, любуясь ангелом Софией. Сам я не заслуживаю, чтобы мне служил хоть один самый последний подлец. Это я должен служить, чтобы заслужить прощение.
Дьявол усмехнулся, но в этой усмешке звучали нотки доброты и будто бы радости. София же подошла и обняла меня, светясь и нежно улыбаясь.
— Пиши и играй, Киллиан, — сказала она. — Я стану слышать каждую ноту, что раздастся из-под твоих рук.
— Я буду писать и играть, я клянусь, — кивал я, вдыхая запах её волос.
Она улыбнулась и поцеловала меня в лоб. В следующий миг я оказался на улице перед домом, в который входил. Исчез обрыв, тени, и дьявол вместе с ангелом. Я смотрел на небо и видел там две маленькие точки, что носились от звезды к звезде. Быть может, это был обман зрения. А быть может, то были два неземных существа, что любили друг друга в эту рождественскую ночь. Кто теперь знает?
***
После той рождественской ночи прошло несколько месяцев. Меня оставили мои кошмары и тревоги. Я больше не показывался в свете, ибо я был поглощён моей музыкой. Она словно лилась из моего сердца и ложилась на бумагу, рождая всё новые и новые вальсы, сонаты и менуэты. Я наконец снова писал, я снова был един с моей музой. Играя, я чувствовал за своей спиной ангела, что улыбался и слушал. Я чувствовал, что она всегда рядом со мной. Те, кого я знал как Люциус и София, уже не были частыми гостями в моём доме. Мне было даже грустно от этого. Однажды они оба явились мне во сне. Я тогда просил их всё вернуть назад, я не понимал, почему они больше не со мною.
— Мы были с тобой достаточно, чтобы теперь ты мог творить без нас, — улыбалась ангел.
— Я долго потакал твоим порокам, — отвечал дьявол. — Теперь время тебе противостоять им.
— Я был привязан к вам, — признался я в смущении. — И теперь тоскую.
— Мы увидимся однажды светлым солнечным утром, — обещала София.
— И звёздной лунной ночью. Но сейчас мы будем тебе помехой.
— Нет! Вовсе нет, не будете!
Они улыбались. Один ехидно, вторая ласково. Дьявол с беззлобной насмешливостью, ангел с безмерной добротой.
— До свидания, Киллиан Колдуэлл.
С этими словами я проснулся. Я тогда задремал на зелёном лугу под деревом, и видел, как далеко, у самого леса бегут два оленя. Тёмный, с большими рогами, и белый, без рогов. Они скакали по лугу и всё перепрыгивали друг дружку, подталкивая и удаляясь. Я провожал их взглядом и улыбался. Не понимаю, почему именно ко мне были посланы два этих существа, но я был рад, что знал их. Они явились не ради того, чтобы сделать из меня аскетичного христианина. Они пришли, чтобы я увидел лучший путь. Путь любви и доброты к людям, и чтобы своей музыкой направлял на него других, трогая их души и сердца нежными мелодиями, в которых слышны ласка Софии и решительность Люциуса. Я часто слышал в свете фразу: «каждый сам за себя». Это было оправданием их скупости и лени. Возможно, эта фраза справедлива, но разве выживет род людской, если все станут озлобленными собственниками?
Одним тёплым апрельским вечером я сидел за своим роялем у открытого настежь окна и играл тот самый вальс, от которого заплакала София. Я дал ему имя матери, Катрина. Заходящее солнце окрашивало в алый небеса, лёгкий ветер обдувал веточки вереска, что цвёл под моими окнами. Я улыбался, играя и любуясь улицей. И я увидел, как по ней шла высокая фигура в чёрном, ведя рядом белую, что пониже. Они тоже улыбались, заглядывая ко мне. На их руках сверкали кольца, у девушки выпирал живот, на котором она держала ладонь. Они слушали меня, а я видел их лица, оба исполненные спокойного счастья. Я закрыл глаза, нажимая тихий последний аккорд, а открыв увидел пустую улицу, залитую алым светом солнца. Но я продолжал улыбаться. Они теперь вместе. И я ещё увижу их, ангела и дьявола, что однажды пришли в мою жизнь. Но сейчас в моей голове родилась новая мелодия, которая рисовала облик младенца с белыми крыльями и витыми рожками, и которую надо записать. Кто знает, вдруг им понравится.