— Да, миледи. Вы пробуждаете во мне вдохновение, а уходя — лишаете его.
Она засмеялась.
— Я не думала, что отбираю его у кого-то. Вы писатель?
— Не совсем. Я композитор.
— Боже, как прекрасно, — блаженно улыбнулась девушка, пока я её кружил. — Я вас прошу, сыграйте мне что-нибудь.
— Если мы вновь встретимся, то обещаю, сыграю вам всё, что попросите.
— Вы много написали?
— Достаточно, чтобы от меня ушла муза.
— Это печально. Раз уж я вас вдохновляю, то может, мне стоит подольше побыть с вами рядом?
— Осчастливьте меня, — улыбнулся я.
Так странно. Как она пробуждает к себе доверие так легко и быстро? Словно я знал её всю жизнь. Подобное было, когда я познакомился с Люциусом. Быть может, они оба немного не от мира сего в своей простоте общения. От этого не удивительно, что они так ладят.
Мы танцевали долго. Также долго говорили с семьями Старк и Керрингтон, и ухаживая за леди Джильдой, я всё чаще замечал, как любезно князь обходится с Софией.
— Князь, мистер Колдуэлл, — обратился к нам лорд Генри Керрингтон, — Приезжайте к нам на Рождество! Я буду счастлив видеть в своём доме вас, друзья мои. И вы, лорд Старк, тоже приезжайте, вы меня очень обяжете.
— С радостью буду у вас, — улыбнулся лорд Роберт Старк, держа жену за руку.
— Мы уже давно не отмечали Рождество в гостях, — несколько мечтательно сказала Елена Старк.
— Вы приедете? — спросила меня Джильда.
— Как я могу отказать вам, миледи? — улыбнулся я.
— Я буду ждать вас с вашим другом, мистер Колдуэлл.
— В Рождество меня часто съедает хандра, — признался Люциус. — Мне кажется, я лишь омрачу праздник своим присутствием.
— Вы не любите Рождество? — с ноткой грусти в голосе сказала леди Джильда.
— Скорее, Рождество меня не любит, — загадочно ответил князь.
— Голубчик, я всё ж прошу вас быть нашим гостем, — настаивал лорд.
— Мне лишь не хочется отравлять радость торжества.
— Вы не отравите и не омрачите этот светлый праздник, — заговорила леди София, посмотрев на Люциуса с лёгкой ласковой улыбкой. — Разве вы виноваты, что хандрите в Рождество?
Князь неопределённо смотрел на неё, держа под руку и как-то изменяясь в лице. Он будто удивлялся, слыша от неё эти слова.
— Мне кажется, — продолжала девушка, — без вас будет как-то тоскливо. Вы тоже заслуживаете радости и любви в этот день.
— Раз так, я буду там, миледи, — он взял обе её ладони в свои руки и поцеловал.
Леди Старк несколько смутилась этого и её щёчки подёрнулись румянцем, но она ничего не говорила больше.
— Чудесно, — обрадовался лорд Керрингтон. — Вы обещали, князь!
— Я не меняю данных обещаний, — улыбнулся он. — Я приду.
Я посмотрел на леди Джильду. Она смотрела на князя, закрывая часть лица веером.
— Миледи, — обратился я. — Есть ли у вас пожелание?
— Пожелание? — переспросила она, переведя на меня взгляд прекрасных тёмных глаз.
— Касательно подарка.
— Подарку разве не полагается быть сюрпризом?
— Я боюсь не угадать и обидеть вас ненароком, — улыбался я.
Она коротко и тихо посмеялась.
— Я люблю цветы, — загадочно сказала Джильда. — Такое пожелание подойдёт?
— Более чем, миледи.
Когда было за полночь, мы стали разъезжаться. Я не хотел покидать леди Джильду, мне очень хотелось вечно быть с ней и созерцать эту красоту. Она не рождена быть всего лишь леди, нет, она должна быть царицей мира, богиней красоты, эталоном женственности! Боже, как она прекрасна, и вместе с тем холодна. Неприступная, но в ней бьётся молодое сердце, которое, я верю, жаждет любви. Я полюбил её красоту и стать. И при всём этом, вдохновляла меня не она, а София. Как всё же странно.
— Что думаете? — спросил меня весело Люциус, с которым мы ехали в наш отель.
— Отчего вам не по нраву Рождество? — сказал я вместо ответа.
— По-моему, я спросил первый, — посмеялся он. — Но если хотите, то извольте, я отвечу. Рождество — праздник лицемерия и фальши. Хоть в этот день в знати и просыпается любовь к ближним, но она очень некачественна и краткосрочна. Они часто позволяют себе в этот день показать, что они чисты душой, и раздают бедным объедки со своего стола и свои поношенные одежды. А потом обсуждают это с подобными себе, и приходят к выводу, что они чрезвычайно добросердечны, что для них уже забронировано место на небесах, и пред ними счастливо распахнутся перламутровые врата рая. И считая так, они на следующий же день даже не смотрят в сторону тех, за чей счёт тешат своё самолюбие иллюзией добросердечности.
Я помолчал, выслушав его.
— Ответьте, Киллиан, — сказал он. — Вы богаты, и сейчас вы живёте в счастье и достатке. Вы станете в Рождество стоить из себя добряка, чтобы утром забыть о существовании бедных, которых вы соизволили одарить своим старым пальто или горсткой мелочи?
Я посмотрел в его глаза.
— Нет.
— Нет? — князь улыбнулся и вскинул брови.
— Нет. Я не хочу быть лицемером. Я ненавижу бедность, как ненавидел и себя, когда был в её власти. Если уж презирать нищих, то хотя бы открыто и без желания выглядеть хорошим в чужих глазах, когда человек на самом деле последний вор и подлец.
— Верно, — засмеялся Люциус. — Вы не лицемер, Киллиан. Это мне в вас нравится. Но вы хитрец.
— Я?
— Вы, Колдуэлл. Вы так и не сказали мне, что думаете о леди Джильде.
— Она красавица, — улыбнулся я. — Несмотря на ваши разделения женщин, я всё же удивлён, что вы не были пленены такой красотой.
— Не только вы, — загадочно улыбнулся князь.
— Но вы меня обманули, сказав, что не любите женщин, — с нотками торжества сказал я. — Вы так старательно ухаживали за леди Софией.
Он засмеялся.
— Обманул! Я! Друг мой, я сказал, что почти нисколько их не люблю. Почти. Леди София — другой случай.
— Мне показалось, она понравилась вам.
— Считайте так. Я, если быть честным, сам не до конца понимаю.
— Люциус, она ведь тоже к вам была любезной. Вы не думали, что можете симпатизировать ей?
— Конечно думал. Моя внешность — мой дар, и моё проклятие. Однако ж мы с ней слишком непохожи, чтобы думать о нашем совместном будущем.
— Разве?
— Как небо и земля, — с какой-то скорбной интонацией завершил он, улыбнувшись. — Я слишком грешен, чтобы претендовать на неё.
— Думаете?
— Знаю. Но речь не обо мне, а о вас, дорогой мой. Вдохновила ли вас леди Джильда?
— Совсем нет, — вздохнул я. — Меня это и заботит. Она прекрасна, бесспорно, но вдохновение мне принесла леди София.
Люциус посмотрел на меня как-то странно.
— София?
— Сам не знаю, как это получилось. Едва она оказалась рядом, как желание творить проснулось, и исчезло, когда мы расстались.
Князь молчал, смотря на меня. В глазах его было что-то предостерегающее, будто пугающее. Он улыбнулся, и тень угрозы исчезла с его лица.
— Возможно, вам стоит получше познакомиться с ней. Кто знает, вдруг она окажется музой, которая обрела людскую плоть.
Я засмеялся.
— Вы правы!
— Быть может, её светлый образ в памяти вдохновит вас на новые вальсы и куранты.
В отеле я принялся записывать мелодии, которые пришли мне в голову, едва я видел свою музу. С моих губ срывался смешок, когда я совмещал несовместимые гармонии, и слышал нечто удивительное и прекрасное. Аккорды и трели рисовали в моём сознании юную леди Старк с белоснежными крыльями за спиной, в белых одеждах, которая напевала мне эти мелодии. Однако, радовался я недолго. Она покинула меня, едва я дописал почти до середины. Дальше не получалось. Звуки казались мне резкими и неподходящими, педаль оглушала, и весь рояль мне виделся расстроенный и фальшивый. Я не мог позволить себе осквернить надуманным продолжением эту прерванную божественную песнь, а посему аккуратно положил листки на стол и лёг на кровать, закрыв глаза. Я думал о Джильде. Пусть она не вдохновляет меня, пусть её холодность убивает моё вдохновение, но я любил в ней красоту и рисовал в мозгу её улыбку и ласковые прикосновения. Думая о прекрасной леди Керрингтон, я заснул, пока за окном ветер нёс в себе снежинки и морозил воздух. Мне снился я сам. Я стоял на коленях где-то во тьме. Меня окружали чёрные тени. Они рычали, визжали и мерзко смеялись. Их руки тянулись ко мне, но я стоял неподвижно, держась за голову и проклиная себя. Надо мной стояла высокая царственная фигура, чьего лица я не видел, но видел красный блеск глаз, которые смотрели с осуждением и презрением. Я видел, как ко мне тянулась его когтистая рука. Затем за мной появилась светлая и хрупкая фигура, окружённая сиянием, и за её спиной виднелись белые крылья, но лица её я тоже видеть не мог.