Все ее тело поникает.
– Бастиан…
Слышу безмолвную мольбу, которую только я могу уловить, потому что я единственный, кто знает ее достаточно хорошо. Она умоляет меня понять и принять, и дать ей надежду, что мы помиримся позже.
Вместо этого я смотрю на нее свысока, как будто она пиявка, а я леопард.
– Меня зовут Бас, не забывай об этом. – Качая головой, отступаю на несколько шагов. Горький смех, скопившийся у меня на языке, кривит губы. – Но ты не забудешь.
Поворачиваюсь к ней спиной и стараюсь идти как можно быстрее, чтобы никто не смотрел мне вслед.
И исчезаю в тени.
Роклин
ОН УХОДИТ, ИСЧЕЗАЯ МЕЖДУ РЯДАМИ ТЕМНЫХ ДЕРЕВЬЕВ, даже тени не видно. Я сбегаю вниз по ступенькам и замираю. Моя грудь вздымается, когда я снова и снова прокручиваю в голове каждое сказанное мной слово.
– Твой отец послал людей следить за ним, – раздается голос Дама позади меня, но я не оборачиваюсь.
Я знаю это. Отец ни за что не позволил бы Бастиану уйти так просто.
– Должны ли мы… помочь ему? – нерешительно спрашивает Дам.
Его преданность трогает, но это Бастиан. Я отрицательно качаю головой.
– Они его не найдут.
– Роклин… – Его тон просит меня прислушаться к голосу разума, но что Дам знает о Бастиане Бишопе?
Я живу на стороне тьмы, но и Бастиан тоже, и он приспосабливается как может. То, что он делает, помогает ему справиться с личной болью.
Он не никто.
Он выше многих.
Расправив плечи, я снова качаю головой, все еще вглядываясь в темноту.
– Они не найдут его, Дамиано. Он… невидим.
Я попал в вашу крепость потому, что мой отец вбил в меня способность быть невидимым. Ты не сможешь прикоснуться к тому, чего не видишь, и не сможешь найти то, чего не слышишь.
Его слова вертятся у меня в голове, и вместе с ними приходит пульсирующее чувство сожаления.
– Тебе следует вернуться, – неуверенный голос Дамиано на этот раз раздается чуть ближе.
Я резко оборачиваюсь, встречаясь с ним взглядом, и он, кивнув, уходит сам.
Разочарование, которого я никогда раньше не испытывала, комком встает у меня в горле. Со злостью пинаю горшок с розовым кустом. Горшок разбивается, земля сыплется в траву, лепестки подхватывает ветер. Я кричу, но позади меня раздается смех, я проглатываю крик.
Хлоя, мать ее, Карпо.
Какого хрена она привела его сюда? Она должна была знать, что будет.
Хлоя качает головой, как будто не может поверить в то, что видит. Как будто она, черт возьми, знает меня.
– Он рисковал, заявившись сюда, – констатирует она очевидное. – Ради тебя.
Мой рот открывается, но ни одного слова не приходит на ум.
– У него была тяжелая жизнь.
– Я знаю все о его жизни, – наконец выплевываю я.
Что вообще она о нем знает? Она не может знать больше меня.
– Ты в курсе, что он не умеет танцевать?
Мои брови сходятся, и Хлоя пожимает плечами.
– Ну, он может танцевать, как любой другой. Дрыгаться в такт музыке. Но это… – Она напевает мелодию вальса. – Он понятия не имел, как это делается.
Она наблюдает за мной, а я застываю, уставившись в никуда.
Нет.
Ледяное отчаяние наполняет мои вены, смешиваясь с жаром ревности.
– Жалко, правда? – Хлоя наклоняет голову, кутаясь в палантин. – У него не получилось станцевать танец, ради которого он так усердно тренировался.
На этом она уходит.
Мои губы начинают дрожать, но я заставляю себя быть сильной. Не поддаваться этому чувству… Чувству стыда.
Однако оно сильнее меня.
Опускаюсь на колени и закрываю лицо руками. Затем происходит то, чего не было много лет. А может, и никогда не было.
Я начинаю плакать.
Падаю на задницу, упираясь локтями в колени, и становится только хуже.
Кто-то садится рядом со мной, и я слышу нежный аромат моей сестры. Она прижимает мою голову к своему плечу, и я прижимаюсь к ней.
– Прости, – шепчет она. – Это было грубо. Я знаю, что он тебе… больше, чем нравится.
Это так.
– Я понимаю, – продолжает она.
Способна ли она понять?
Шмыгаю носом, ненавидя этот звук, и отвожу взгляд.
– Он научился танцевать ради меня, а я просто… – сердито вытираю слезы и достаю нож из потайного кармана своего платья. Открываю его и провожу по кончику. В другой день он бы ухмыльнулся, вернувшись домой, порылся бы в кармане и понял, кто его украл. Но сегодня… Не думаю, что это так его развеселит. – Он зол, – говорю я.
– Он переживет.