Слезы застилают ее глаза, а у меня жжет горло. Я ненавижу это.
Ненавижу, когда она плачет.
Отпускаю ее, и она драматично падает на землю, безудержно кашляя и потирая покрасневшую кожу.
– Не плачь. Ты сама сделала это с собой.
Она кивает, глядя куда угодно, только не на меня.
– Не все могут быть эмоциональными зомби, Коко.
– Хорошо, что одна из нас может, иначе мы обе были бы ослеплены Баленсиагой, не так ли?
Мгновение мы пристально смотрим друг на друга, и я отмечаю ее красоту – кожа у нее стала еще светлее, щеки впали еще больше. Она снова делает это – превращает еду во врага. Ведет войну со своим телом, чтобы подчинить мозг.
– Я попросила отца отправить тебя обратно, но он боится, что, если он сделает это, они вернут тебя к нам в коробке по частям. Чего вы двое, похоже, не понимаете, так это того, что твой побег от них дал им полное право так сделать. И теперь отцу грозит поплатиться головой. Они не позволят оскорбить свою семью. – Я сглатываю желчь, угрожающую подступить к горлу, потому что правда обжигает мой язык, как кислота, и добавляю: – Но и я не позволю оскорбить нашу.
На ее лице появляется облегчение, и она тянется ко мне, но тут же подавляет в себе этот порыв.
– Я могу вернуться в Грейсон Мэнор? – шепчет она.
– Я должна получить одобрение девочек и встретиться с Келвином, чтобы поговорить о том, как это может повлиять на наши дела, если последствия наступят быстрее, чем ожидается. – Она отводит взгляд, чувство вины давит ей на плечи. – Также неплохо было бы обсудить все с Дамиано, поскольку это касается и его. Он одобрил приезд младшей сестры твоего, эм-м, жениха. Ты знала об этом?
Ее зрачки расширяются.
– Она уже здесь?
– Она заканчивает семестр в Париже. Приезжает в следующем.
Бостон растерянно кивает.
Мой взгляд падает на ее точеные руки, на гибкое тело – идеальная балерина. Если, конечно, балерина может быть такой сукой.
На самом деле она не безнадежна. Ну, не больше, чем все мы бываем, когда на нас давят, но она устроила еще то дерьмо, так что определение «сука» уместно. Честно говоря, она самая добрая из нас двоих. Понимающая и заботливая. Но все это делает ее слабее в том смысле, в каком наследница Райо Ревено быть не должна.
– Тебя не было три месяца. Ты занималась?
В ответ на меня смотрят затравленные глаза.
– Нет.
– А танцы?
Она отводит взгляд. Это тоже значит «нет».
Я щурюсь и прикусываю щеку, приказывая себе убираться к чертовой матери, и побыстрее.
Чтобы избежать чего-то ненужного, например схватить ее за запястье и притянуть к себе, чтобы обнять. Или сказать ей, что я скучала по ней и рада, что она вернулась.
Но на самом деле я не скучала. Я была бы рада видеть ее, если б все было по-другому, но все так, как есть.
Моя сестра слишком непредсказуема и действует по своей прихоти, в то время как нас учили поступать наоборот.
– Иди к себе и не появляйся, пока тебя не позовут. Встретимся завтра в два часа дня в актовом зале, – говорю ей, прежде чем уйти.
Она не отвечает, и я иду бассейну на нижнем уровне.
Уже в лифте я начинаю раздеваться. Срываю с рук перчатки без пальцев и бросаю их на пол, выдергиваю затычки из ушей и отправляю туда же. За ними летят мой берет и белая жилетка. Снимаю ботинки. Когда я расстегиваю молнию на комбинезоне, стеклянные двери со звоном открываются, и в нос ударяет запах хлорки. У меня мгновенно пересыхает в горле, но я сглатываю и выхожу.
Иду к вышке. Поднимаюсь по ступенькам. Пять метров, семь с половиной… Это не круто.
К черту все.
Десять метров – в самый раз.
Моя грудь предупреждающе сжимается, но я иду.
Подхожу к краю, разворачиваюсь и выгибаю туловище назад. Отталкиваюсь и лечу в воду; воздух свистит у меня в ушах. Полет продолжается какие-то секунды, но на мгновение все исчезает.
Никакого волнения.
Никакого предательства.
Никаких планов, интриг или врагов.
Никакой работы, которую нужно выполнить, хорошая она или плохая.
На огромной скорости я несусь к воде. Мои руки выпрямлены, левая ладонь поверх правой, готовая создать разрыв, позволяя телу войти в воду без всплеска.
Идеально.
Меня выталкивает к поверхности, но, сделав вдох, я снова ныряю в глубину.