«Уже есть». Беккер злобно швыряет яблоко через кухню и уходит.
Я чувствую себя злоумышленником. Меня здесь не должно быть. Я не должен был этого слышать. Но Беккер поместил меня сюда. Он хотел, чтобы я все это знал. Он хотел, чтобы я был здесь, когда дерьмо ударило его. Боже правый, неужели он просто хочет, чтобы хоть один человек в этом мире понял его тяжелое положение и поддержал его поиски? Я? Я думала, что поддержала, но теперь? Теперь я не уверена, насколько серьезным является это соперничество.
«Ну, теперь, Дональд». Миссис Поттс движется через комнату к мистеру Х. с ловкостью гораздо более молодой женщины. 'Будь как будет.'
- Это его съедает, Дороти. Его дыхание затруднено из-за перенапряжения. «Он должен остановиться. Господи, пожалуйста, останови его ».
«Он своевольный, Дональд. Черта, к которой ты, безусловно, можешь относиться».
Он фыркает. «Он такой же дурак, как и я. И его отец. Смелый сукин сын, не заботящийся ни о ком, кроме себя. Он будет растрачивать свою жизнь, как мы. И в конце ему ничего не останется, кроме сожаления. Никакой скульптуры. Нет удовлетворения. Просто сожаления ». Его голова падает в руки, старое тело сдувается.
Когда я вижу старика в таком состоянии беспомощности и отчаяния, мне становится не просто больно. Он прорезает их. Я хочу утешить его, но не считаю это уместным. Это соперничество - не битва самого большого эго. Возможно, это было когда-то давно, но теперь это переросло в нечто большее. Что-то чертовски огромное. Мистер Х однажды сказал мне, что он поступил бы по-другому, если бы у него снова было время. Он имеет в виду это. Семейное соперничество. Конечно, мой разум переполнен неослабевающим любопытством, но было бы глупо и эгоистично с моей стороны мечтать о том, чтобы проникнуть в такое деликатное, болезненное дело.
Я тихонько выхожу из кухни, оставляя миссис Поттс утешать дедушку Беккера. Я останусь с Люси. Марку просто придется со мной смириться. Я бы предпочла быть причиной еще одной ночи бездействия для Люси, чем оказаться здесь, где эмоции всех так изменчивы. Я должна была держать язык за зубами, но в то же время Беккер ожидал этого вскрытия. Он поставил меня посередине, зная, с чем я столкнусь, что я увижу, что я узнаю.
Я выдуваю воздух, мой мозг все больше пылает, когда я направляюсь во двор, делая сознательные усилия, чтобы не отвлекаться на каменную лестницу, когда прохожу мимо. У меня все хорошо, я сосредоточен на своем .
Пока я его не услышу .
'Куда ты направляешься?'
Я медленно останавливаюсь и смотрю вверх по лестнице в темноту. Я не могу его видеть; он прячется в тени. «Я не хотела вызывать такой скандал», - тихо говорю я. 'Ты должен был сказать мне.'
«Он переживет это. Всегда делает.
Его отрешенность меня бесит. Как он может быть таким эгоистичным? «Ну, он не в хорошей форме. Ты должны позаботиться о нем ». Я продолжаю свой путь, но останавливаюсь, когда в моей голове возникает вопрос, который я удивлен, что не подумал задать раньше. «Если у тебя есть карта, почему ты не нашел скульптуру? Ты сказал, что знаете, где это ».
Я слышу движение на каменных ступенях позади себя, за которым следует глубокий вдох. «Я упускаю кусок».
Я тяжело сглатываю. Разрывы. Дыра в старой карте. Ему нужна эта недостающая часть. Он тоже этого ищет? Боже, это продолжается. Он вообще не знает, где находится скульптура. Ему нужно найти недостающий кусок карты, прежде чем он сможет найти скульптуру. Мой разум кружится по спирали.
'Элеонора?'
Я не оборачиваюсь. Какой в этом смысл? Я не могу его видеть, и мне надоело разговаривать с темнотой. Я чувствую, что делаю это с того момента, как встретил его. «Что, Беккер ?»
«Не уходи». Тихое требование шепчет мне на ухо, и я вздрагиваю, оборачиваясь и обнаруживая, что он молча подкрался ко мне. Он невыразительный. Но печаль и разочарование за его карими глазами очевидны. 'Пожалуйста.'
Это последующее заявление рассекает меня пополам, его уязвимость ослабляет меня. «Я не знаю, что я здесь делаю, - признаю я, опустив глаза.
«Ты здесь, чтобы помочь мне понять».
Моя голова кружится вверх, я раздражена. Если есть кто-то, кому здесь нужно разбираться в дерьме, так это мне. Меня накатила волна откровений. 'Понять, что? Нас?'
'Да.' Он подходит ко мне и гладит мою щеку, успокаивая щетиной на его подбородке. Я могла плакать по нему. Я тоже могла плакать по себе. Моя мораль и совесть требуют, чтобы я бежала. И все же мое сердце не позволяет мне отказаться от него. Это безумное открытие никак не повлияло на то, что я чувствую к Беккеру. Во всяком случае, это заставило меня понять, насколько он страстен и потерян. Как решителен. И какой хрупкий. Это дало совершенно другой взгляд на его терапию. Женщины - это побочный эффект. Что-то, что отвлекает его, когда он им позволяет. Потому что во всех остальных аспектах своей жизни он на охоте. Безжалостный, уединенный поиск. За эту скульптуру, но и за возмездие. Для мира. Найти то, чего не смогли его отец и дед.
Небольшая часть меня хочет уйти, потому что я знаю, что это правильно. Чтобы успокоить мою совесть. Но я не могу победить. Успокаивая свою совесть, я разобью себе сердце. Мне нужно выяснить, с кем я смогу жить.
Мой ответ приходит из ниоткуда.
Я расслабляюсь в его объятиях, принимая, насколько это правильно, моя рука поднимается сама по себе и обнимает его за щеку, прижимая к себе, успокаивая. . . все глубже погружаясь в его коррумпированный, противоречивый мир.
Я предпочитаю остаться.
Глава 24
Я терпеливо жду в офисе Беккера, пока он идет за закусками. Я не предлагал своей помощи. Я не знаю, где его дед и миссис Поттс, и я не хотел рисковать, столкнувшись с ними. Умная? Да. Безвольный? Определенно.
Беккер возвращается с подносом и ставит его на свой стол, показывая выбор разборчивых кусочков - хлеба, сыра, паштета и оливок. «Приятного аппетита», - говорит он, отряхивая руки. Он снял пиджак и вытащил рубашку из брюк. Первые несколько пуговиц расстегнуты, его галстук распущен и низко свисает, а рукава закатаны. Он выглядит небрежно расслабленным и восхитительным. «Никогда не говори мне, что я не знаю, как обращаться с дамой».
Я хмурюсь, глядя на то, что Беккер выбрал в качестве пропитания. 'В самом деле?' Он вряд ли доставил много хлопот.
Он падает в кресло, развязывая галстук гибкими пальцами. Медленно. Смотрит на меня. Тяжелый, отчетливый пульс проникает в мои нижние области со всемогуществом. Он улыбается. Эта проклятая улыбка мгновенно обезоруживает меня. И этот ублюдок это знает.
«Позвольте мне перефразировать это». Он отбрасывает галстук в сторону, тянется за оливкой, сует ее в рот и намеренно медленно жует. Мои глаза приклеены к его губам. Двойной ублюдок. «Не говори мне, что я не знаю, как обращаться с женщиной-дьяволом».
'Привет.' Я беру ручку и кидаю ему в голову, но он уклоняется, и ручка пролетает мимо его уха. Он перестает жевать, и его удивленное лицо следует за ним, пока не приземляется на пол, несколько раз подпрыгивая по часам. Его резкий вдох громкий. И подделка. Я чертовски желаю, чтобы он подавился оливкой, которую хранит во рту. «Почему, принцесса. . . ' Его карие глаза, полные света и юмора, медленно открываются, когда он сознательно сглатывает. Это расчетливый ход, призванный свести меня с ума, но не до безумия. Соблазнительно, дразняще и мучительно. «Эта дерзкая сторона выходит играть?»
«Это чертовски ...»
'Ах ах ах.' Появляется этот палец. «Тссс».
Мой рот быстро закрывается. Я не говорил об этом. Дерзкий ублюдок, сидящий напротив меня, сделал. Тройной ублюдок. Он делает все возможное, улыбку, поддразнивание, юмор, сексуальность. И я хочу поцеловать его за это. Это лучше. Обычный. Это мы.
Попытка обмануть его, заставив поверить, что его галантные попытки вернуть меня не сработают. . . ну глупо. Но я все равно знаю. Я небрежно пожимаю плечами и беру оливку себе, скользя по губам. Я даю себе время, чтобы хорошенько подумать, какими должны быть мои следующие слова. Сегодня я многому научился, почти слишком многому, чтобы осознать. Это была волна откровений.