Исчезновение Джурича Морана прошло для Истинного Мира почти незамеченным. Вселенная, породившая Морана, отнюдь не рухнула после его ухода. Нельзя, впрочем, утверждать и обратного: изгнание тролля из Мастеров, лучшего и наиболее склочного, вовсе не привело к мгновенному расцвету искусств, ремесел, науки и торговли, не говоря уж об улучшении геополитической ситуации. Ситуация неуклонно продолжала ухудшаться.
Пришла в движение Серая Граница, отделявшая мир эльфов — мир, чью ночь озаряет одна-единственная луна, — от мира троллей, где по ночам пылают две луны и вообще многое выглядит совершенно иначе. Люди, следует отдать должное этому цепкому племени, выживают в обоих мирах без всякого физического ущерба для себя. Но все же принято считать, что эльфийская сторона мироздания лучше приспособлена для жизни людей.
Серая Граница смещалась очень медленно, однако неуклонно и всегда только в одну сторону. Двухлунный троллиный мир постоянно расширялся, в то время как эльфийский старел и сокращался в размерах. Очевидно, это было нехорошо. Очевидно также, что какую-то роль в нарушении изначального равновесия сыграли созданные Мораном артефакты. Разбросанные по всей вселенной, они то и дело активизировались и вносили сумятицу и хаос в установленный порядок вещей.
«Равновесие! — думал Моран, когда позволял себе вернуться мыслями к Истинному Миру. — Одна из самых больших глупостей в теологии и геополитике. Не существует никакого равновесия. Никто, например, из разумных существ не станет утверждать, будто возможен паритет добра и зла. Более того, лично мне вообще трудно представить себе эти абстракции. Ну, зло. Считается, что в физическом воплощении это тролли. Еще одно идиотское заблуждение. Тролли — не зло. Равновесия нет. Есть только здоровая конкуренция. А поскольку справедливости тоже не существует, то лично я намерен подыгрывать троллям».
Впрочем, из дома старухи-процентщицы на Екатерининском канале было весьма затруднительно подыгрывать какой-либо из противоборствующих сторон. Поэтому Моран старался изгонять из своей шальной головы какие-либо соображения насчет Серой Границы, едва только они туда забредали.
Вдоль всего туманного рубежа в Истинном Мире стояли пограничные замки, гарнизоны которых — эльфы и люди — готовы были встретить первый удар троллиных армий. До сих пор, впрочем, серьезных прорывов границы не происходило: тролли были разобщены, не имели сильного вождя. Если и устраивали набеги, то весьма беспорядочные. Небольшие троллиные отряды легко обращались в бегство и вообще, как казалось, скорее озорничали, нежели следовали какой-либо стратегии.
Жизнь в пограничных замках была опасной и скучной, как в любом гарнизоне. Время от времени она оживлялась каким-нибудь происшествием, а потом все опять возвращаюсь к монотонной череде караулов и дозоров.
Трудно было понять, каким образом это незатейливое бытие сумело взрастить такого человека, как Геранн — владелец одного из небольших замков, а также лежащей поблизости деревни.
Крупный, смешливый, Геранн как будто обладал способностью расширять пространство вокруг себя. Рядом с ним начинало казаться, будто не в тесном помещении ты находишься, а в огромном зале, где вольно гремит голос и можно, без опасения оцарапать стены, раскинуть руки, держа в каждой по мечу.
Полной противоположностью Геранну казался его брат Броэрек — человек почти незаметный. Не родной брат, единокровный. Незаконнорожденный. Человек-тень, всегда немного грустный, он уступал своему брату и господину во всем: и в росте, и в голосе, и в удачливости.
Однако сравнение с Солнцем и Луной в отношении этих двоих определенно захромало бы на обе ноги. Луна, как известно (во всяком случае, известно в Санкт-Петербурге и даже на Екатерининском канале), светит отраженным светом, а не будь Солнца — не светилась бы вовсе. Так вот, Броэрек отнюдь не отраженным светом светил, но своим собственным, только очень слабеньким. И уместнее было бы сравнить его не с Луной, но с другим Солнцем, весьма и весьма отдаленным, но все-таки самостоятельным.
Впрочем, Броэрек редко вызывал у кого-либо интерес. И уж точно — никогда не представлялся кому-либо настолько значительным, чтобы задумываться о свойствах его натуры. Разве что Деянире; но это произошло позднее.
В замке Геранна помнили Джурича Морана. В разгар летних праздников, когда солнце выше всего стояло на небе, а молодые женщины, независимо от сословия и расы, начинали плести венки, в замок явился странник в ужасном рубище. Перед ним бежало, колыхаясь, море насекомых. Их плоские красные спинки суетливо покачивались на тоненьких ножках. По пятам за странником гнались косматые грызуны, покрытые темно-бурой шерстью. Их желтые зубы яростно клацали, а голые хвосты стучали по камням: хлоп, хлоп, хлоп. Он же шагал посреди гадких тварей размеренно и спокойно, вскинув голову к солнцу. Мягкий свет близкого вечера бережно прикасался к чертам незнакомца и нарочно приукрашал их: длинный острый нос выглядел горделивым, аристократическим, складка узкого рта придавала лицу умудренный вид. И только дьявольского зеленого огня в его глазах не мог притушить задумчивый вечер, наступивший после веселого дня.