– О-о-о! – взвился следом надрывный стон.
Домохозяйка в безвкусном пальто и жуткой шапке-папахе засеменила, хищно подкрадываясь к добыче, и ловко выхватила из воздуха реявшую банкноту.
– Держите, – буркнула, разом снисходя и сожалея.
– Ой, шпасибо, доченька!
– Лови! Лови! – азартно кричала парочка студентов в куцых курточках, «утепленных» свитерами крупной вязки. – Серый! Во-он, прямо над тобой!
Скача по тротуару, они ловили порхавшие сотенные.
– Есть! Ого! Две!
– И я две! Вот, вот! Есть!
И тут я углядел самую «хитрую» банкноту – стелясь над серым асфальтом, отмеченным снежными лепешками, она шла на бреющем, трепеща номиналом. Скользнула за бровку – и резко набрала высоту. Закружилась в вихре, поднятом «каблуком» из рода «Москвичей» – и стала бессильно опадать.
Можно было спокойно досмотреть это кино, фланируя мимо – и дальше. В будущем я бы так и поступил, но меня несло иное время.
Замахав руками наезжавшему «ПАЗику», выскочил на проезжую часть, корячась в далеком от изящества пируэте. Хоп! И сто рублей крепко зажаты мерзнущими пальцами.
Короткой трелью отозвался милицейский свисток. Я, ругая себя за «активную жизненную позицию», протянул улетевшие деньги счастливой старушке.
– Ой, шпасибо! – причитала она, шепелявя беззубым ртом. – Ой, шпасибо! Это ж я деду на телевижор…
А студентики уже наседали на милиционера, с жаром расписывая охоту на ассигнации, вырвавшиеся из бабкиного кошелька. Человек закона добродушно козырнул старушенции:
– Не теряйте больше, гражданочка…
Я сразу успокоился, повеселел даже, минуя «Прагу» и роддом. Обычное правило жизни в «нулевых»: «Не спеши творить добро, чтоб не накликать зла» – нарвалось на исключение.
Мои веки дрогнули, щурясь. Солнце закатывалось – и высвечивало сизые тучи с изнанки, било лучами навылет, отражаясь в окнах домов-«книжек».
Я задержался у «Печоры», любуясь перепадами света. Причудливая игра сдержанных зимних красок завораживала. Недавно расплывчатые в скудном сиянии, как водянистая акварель, они вдруг прописывались глубоко и резко, словно в беспощадный летний полдень.
Узким переулочком я сквозанул к Арбату, будто смыкая город с деревней. После хлопотливой суеты проспекта Калинина, переход к провинциальной неспешности утешал контрастом. В нарядной толпе не чувствовалось буднего напора – люди скорее проминались, чем спешили по делам.
Поозиравшись, я недоверчиво оглядел громадный «Дом с рыцарями», похожий на замок то ли в псевдоготическом, то ли в неоготическом стиле.
«Это здесь, что ли, мое ПМЖ?» – шмыгнула боязливая мыслишка. Я торопливо сверился с паспортом. Вроде все правильно – «Москва, ул. Арбат, д. 35».
С самым независимым видом я вошел в парадное.
Подъезд до сих пор хранил дореволюционное роскошество – мраморные лестницы и зеркала, фрески на потолках и витражи в окнах, дубовые перила да литые решетки. Классика!
Лифт работал, подняв меня на четвертый этаж. Потертая дверь квартиры напоминала дряхлую княгинюшку, вынужденную переквалифицироваться в пролетарку, но сохранившую старорежимные ухватки. Я отпер дверь своим ключом, ожидая скрипа, но не дождался – массивная створка открылась без шума, дозволяя войти.
«Кто, кто в теремочке живет? Кто, кто в невысоком живет?»
В огромной коммуналке стояла храмовая тишина, которой я обрадовался – соседи еще на работе. Прямо передо мной пролегал темноватый коридор. Пол был выложен наборным паркетом, высоченный потолок украшен лепным декором, а стены мазаны тяжелой зеленой краской.
И пять дверей «на выбор». Спрашивается: какая моя? Нервничая, я стал совать ключ во все скважины. Подошел он лишь к филенчатой, не крашенной и захватанной двери, рядом с которой бурчал округлый, словно надутый холодильник «Саратов».
Торопясь, я переступил порог комнаты три на четыре, с недосягаемым потолком. Прикрыл дверь за собой – и отчетливо выдохнул. Я в домике!
Ничего особенного: диван и комод с телевизором, черно-белым «Горизонтом», массивный шкаф на основательных ножках-«копытах», письменный стол у окна и пара легких венских стульев. Холостяцкий стандарт, а бонусом шла грязь. И вонь.
– Развел срач…
Первым делом я забрался на широкий удобный подоконник, с тенью боязни глянул за окно, во двор-колодец, и дотянулся до форточки, отмахивая сероватый тюль. Свежий воздух потек вниз, мешаясь с теплым, что струился над батареей, а мне пришла в голову замечательная идея: совместить генеральную уборку с обыском. Надо же знать, кто я такой!