Но почему осознание того, что мне внутренне неприятно жить по этим правилам, пришло так поздно? Почему раньше я спокойно работал и даже не задумывался над этим?
Этот вопрос и мучил меня больше всего. В глубине души уже зарождался самый настоящий страх: а не повлияла ли травма на мою психику, и не начинаю ли я постепенно сходить с ума? Никогда ещё я не чувствовал себя настолько запутавшимся в себе. Как же мне хотелось попросить у кого-нибудь помощи…
«Попросить помощи?» — бесцеремонно встрял язвительный и скептично настроенный здравый смысл. — «Да, Крис прав: тихо шифером шурша, едет крыша не спеша! Помощи он вздумал просить! Да стоит тебе только лишь заикнуться, что тебе плохо, на тебя тут же все набросятся и в буквальном смысле задушат. Нападают всегда на слабых. Попросить помощи — это верная гибель».
Но почему, почему у нас так происходит? Неужели нельзя это как-то изменить?
«Ты сам подумай, что несешь», — не замедлил с ответом разум. — «Это же основа нашего общества, его крепкий фундамент. Можно из-под строящегося дома убрать фундамент? Разумеется, нет. Так всегда было, есть и будет».
И что делать, пришлось смириться.
Так я и брел, низко опустив голову. Прямо замкнутый круг какой-то: мне плохо, я не понимаю, отчего мне плохо, и от этого становится ещё хуже. Мне сильно чего-то хотелось, но я не мог объяснить себе, чего именно. Я хотел испытать такое чувство, когда на душе становится тепло и спокойно, когда не надо вечно оборачиваться, ожидая удара в спину, когда чувствуешь надежность и умиротворение.
Я точно знал, что никогда ранее не испытывал подобного; возможно, лишь в далеком детстве, о котором у меня вообще не осталось никаких воспоминаний. Что же это такое, как называется, и существует ли оно вообще? Надеюсь, что это… — я почувствовал, что начинаю краснеть, — не доброта. Доброта, фу!
Я даже сморщился от омерзения. Конечно же, я, как и любой сотрудник «Чёрного Квадрата», знал, что такое доброта. Доброта — это утопичное, вымышленное чувство, придуманное слабыми, неконкурентоспособными людьми для оправдания своего отказа от соперничества.
Иными словами, слабый, ни на что не годный человек понимает, что у него не хватит сил и способностей для того, чтобы убрать со своей дороги конкурентов, а чтобы не признавать этого, заявляет всем, что им движет не страх быть поверженным, а так называемая доброта. А значит, если человеку хочется доброты, он безвольная тряпка, о которую можно, и даже нужно вытирать ноги.
«Нет, нет, нет, разумеется, я не хочу доброты, ни в коем случае не хочу!» — твердил я себе, пытаясь успокоиться. — «Как можно, в самом деле, мечтать о чувстве, которого не существует, которое придумали, как отмазку?»
И в этот момент меня словно бы окатило ледяной водой. Я инстинктивно поднял голову и увидел… да, это опять была Ника, уже третий раз за день. Она стояла на белой винтовой лестнице, ведущей на верхний уровень зала, но ладно бы просто стояла, так нет, она ещё и пристально на меня смотрела. Да, никаких сомнений не оставалось, именно на меня, хотя в зале было около сотни таких же сотрудников.
Создавалось впечатление, что из её бездонных, как сама вселенная, глаз, исходили рентгеновские лучи, которые просвечивали меня насквозь. Причем речь шла прежде всего не о моём теле, а о моём внутреннем состоянии, о том, что творилось у меня в душе. Казалось, ещё немного, и она своим взглядом прожжет во мне дырку.
Ни разу в жизни я не испытывал такого ужасного ощущения. Мне хотелось убежать как можно дальше, затаиться в каком-нибудь темном углу, спрятаться от этого ледяного, и в то же время обжигающего взгляда, но я понимал, что не осмелюсь на это. Мои ноги словно бы приросли к полу, я и шагу ступить не мог. Разумеется, это магия Ники — своим взглядом она заставила меня застыть на месте.
«За что она так со мной? Что я ей сделал?» — пронеслась в голове паническая мысль. Я чувствовал, что своим взглядом Ника не только изучает моё сознание, но и вытягивает из меня все силы. Вряд ли они действительно были нужны сильнейшему темному магу галактики — скорее всего, это являлось, своего рода, побочным эффектом, и Нике до этого не было никакого дела. А я прекрасно понимал, что долго так не протяну.
«Прочь! Прочь из моей головы!» — мысленно крикнул я, непроизвольно хватаясь за виски, которые тут же дико заболели.
Но вот что странно, ведьма действительно перестала прожигать меня своим колдовским взглядом. Она резко развернулась ко мне спиной и мгновенно растворилась в воздухе.
Несколько минут я простоял, прижавшись к стене и держась рукой за сердце, которое билось, как после быстрого бега. «Я нагрубил Нике. Я нагрубил Нике», — стучало у меня в голове. — «Пусть и мысленно, но все же нагрубил».
Я был твердо уверен в том, что Ника прекрасно расслышала мой невербальный крик, и меня бросало в ужас от этого.
— Что, плоховато? — злорадно осведомился проходящий мимо меня сотрудник. — Чем это ты Нике, интересно, не угодил?
— А она так со всеми будет делать, — неизвестно зачем брякнул я. — Ты следующий на очереди.
— Брешешь, — не очень уверенно отозвался клерк и поспешил своей дорогой.
Я глубоко вздохнул, пытаясь восстановить дыхание, и тоже продолжил свой путь, задавая себе тот же вопрос, что несколько секунд назад задал мне мой недалекий коллега: что я такого сделал, чем заслужил особое внимание одного из Лидеров нашей организации? Что Ника хотела узнать, заглядывая мне в душу? И не может ли это быть как-то связанно с моими странными мыслями и чувствами, преследовавшими меня весь день?
«Да нет, быть такого не может», — отверг собственную идею я. — «Какое дело может быть Нике до того, что творится в голове у самого обыкновенного, ничем не примечательного клерка?» — думая так, я открывал электронным ключом дверь, ведущую в нашу с Крисом комнату.
Невозможно передать, как мне уже надоела эта тесная, просто обставленная комнатушка. Кран с раковиной, две койки, две запирающиеся на ключ тумбочки для хранения личных вещей, один рабочий стол на двоих, два стула. На стене висел плоский экран телевизора. Я хотел машинально включить его, но, уже взяв в руку пульт, неожиданно передумал. Громкие звуки и ненужная мне информация на данный момент не вызвали бы во мне ничего, кроме раздражения и, возможно, очередного приступа головной боли. Сейчас мне хотелось тишины и покоя. Поэтому я, сняв обувь и небрежно отпихнув её в угол, забрался с ногами на свою кровать и стал глядеть в небольшой, единственный в помещении иллюминатор.
Пожалуй, иллюминатор — это единственная деталь в интерьере комнаты, которая не успела мне надоесть. На холодный, бесконечный, таинственный, враждебный, и в то же время манящий к себе космос можно было смотреть вечно. Глядя в эту глубокую пустоту, я непроизвольно отвлекался от низменной реальности с её мелкими, но такими противными и надоедливыми проблемами, и это позволяло мне отдохнуть и расслабиться.
Более того, вид из нашего иллюминатора не ограничивался одним лишь космосом с миллиардами далеких, недосягаемых звезд. Помимо всего этого моему взору открывалась часть нашей космической станции и, что самое интересное, именно та часть, которая на данный момент наиболее активно достраивалась.
И когда нужно было переключить мысли на что-то более близкое, понятное и доступное, я начинал наблюдать за космической стройкой. В основном, конечно, работала техника, но иногда выходили и специалисты в скафандрах, а наблюдать за живыми людьми было ещё интереснее.
Вот и сейчас на металлическом крыле работали три космонавта, надежно закрепившись на поверхности станции при помощи гравитационных ботинок. Вот один из них энергично размахивает руками. Ну конечно, это мне только так кажется, что он беспорядочно машет, на самом деле он подает коллегам определенные сигналы, посредством которых сообщает какую-то информацию. Возможно, я тоже когда-нибудь стану космическим инженером и выучу этот немой язык.
Да, на должности клерка мне осталось отработать ещё около года, для получения необходимого стажа. Потом я сдам тест на уровень интеллекта и, если пройду по конкурсу (а я ни капли не сомневался, что пройду), то смогу получить более квалифицированную и, соответственно, более высокооплачиваемую специальность. Из среднего звена перейду в высшее. Осталось только определиться с направленностью моей будущей деятельности.