В последнее время отношения человека с созданной им же техникой стали приобретать ощутимые черты проблемности. Машина не только выполняет технически взаимодополнительносгные функции, как этого изначально и хотел от нее человек, но и начинает обретать как бы независимое от него, самостоятельное бытие. Так, например, специалисты говорят о формировании техносферы — по аналогии с биосферой и антропосферой, — которая способна на самостоятельную внутреннюю эволюцию рядом с человеком и как бы отдельно от него; наряду с чувством удовлетворения от того, что человек благодаря машине получил могучего многофункционального помощника, он начинает ощущать растерянность и даже опасение. Всё чаще звучат предостерегающие голоса, сравнивающие, компьютер, например, с троянским конем, которого когда-то давно с радостными возгласами втащили в ворота своей крепости сами же осажденные в ней; воспоминания о результате этой операции навсегда закрепились в истории. Утверждают, что человек ныне таким же образом недооценивает опасности распространения компьютеризации, не учитывает невероятных скоростей технологического усовершенствования машин. Так, японцы уже создали компьютер, который совершает 300 млрд операций в сек.; на подходе компьютер со скоростью 1 трлн операций в сек. В то время как Г.Каспаров проиграл компьютеру «Deep Blue», который просчитывал варианты всего лишь со скоростью 200 млн операций в сек. И т.д. Всё чаще говорят о естественном превосходстве искусственного машинного интеллекта над непоследовательным и ненадежным естественным, о моделировании человеческой личности, о том, что ЭВМ может выступать творцом, способным и к созданию произведений искусства. Разумная техника вообще грозит в будущем вытеснить человека как менее эффективную и менее рентабельную «модель».
Сложившаяся ситуация требует от человека, во-первых, не только новой определенности в его позиционировании в мире, где всё большее место и значение начинает принадлежать технике, но и методологической ясности в отношении содержания таких понятий, как «интеллект», «творчество» и т.п., и правомерности их применения, когда их субъектом выступает искусственный объект. А, во-вторых, сегодня человеку, как некогда Пигмалиону, создавшему Галатею, приходится — не слишком надеясь на известные «три закона робототехники», некогда сформулированные Айзеком Азимовым, — думать о том, как сохранить расположение своего творения и не утратить статус его творца.
Иначе складывается ситуация, о которой, пугая читателя, А.С.Спирин говорит как об уже свершившейся: «Человек проиграл компьютеру. Вероятно, в будущем он станет игрушкой для компьютеров, которые лучше и быстрее соображают, что и как надо делать»1 . Если оставить в стороне полемическую заостренность высказывания, то можно отчасти согласиться с тем, что быстрее — да, однако, что лучше — проблематично, тем более что это их «соображают» означает лишь оперирование с имеющимися данными и способность удерживать «в памяти» и мгновенно перебирать множество вариантов (именно поэтому ЭВМ вполне может выиграть у среднего шахматиста). Если понимать, например, науку только в таком операциональном смысле, тогда в определенном отношении компьютер действительно легко может заменить человека в подавляющем большинстве рутинных операций; однако в собственно творческом отношении, которое имеет столь большое значение и в науке, и в искусстве, компьютер вряд ли пока может составить человеку конкуренцию. Так, в середине декабря 2004 г. к выведенному на орбиту телескопу «Хаббл» отправили космонавтов, но не роботов, мотивировав это именно тем, что машина не сможет сориентироваться на месте и справиться с неполадками, которые предварительно еще надо адекватно квалифицировать. То есть пока еще автомат не способен действовать в экстремальных ситуациях, как это может делать человек.
Компьютер действительно выигрывает, когда речь идет о количественных аспектах дела, но там, где вопрос касается качественной стороны мышления, — приоритет по-прежнему остаётся за живым мозгом: гибкость и вариативность его функционирования, многообразие и подвижность его внутренних связей обеспечивают многока-нальность обработки информации, возможность продуктивных «случайностей», неожиданных пересечений, что проявляется в непредсказуемости творчества, в совершаемых открытиях. Живой мозг, в отличие от машины, может действовать не только алгоритмически, но и эвристически, и эта эвристичность его поведения обнаруживает основополагающее отличие творческого поведения, имеющего, в том числе, и свои биологические предпосылки134 135, — от аналогового.
135
Анализу биологических предпосылок творчества посвящено большинство статей книги «Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики». М, 1995.