- Я справилась.
- Что у тебя там, кроме телефона и гигиенической помады? – И больших буферов.
- Парочка канадских долларов, несколько десяток. – Она опустила руки. – Мое водительское удостоверение и ключ от номера.
Деньги и ключ от номера.
- А фонаря, как у Мэри Поппинс, у тебя там нет?
- Хотелось бы мне иметь волшебный чемодан вот прямо сейчас. – Лекси не стала ждать, пока Шон подойдет, чтобы открыть ей дверцу. – Я бы вытащила оттуда мою косметичку, хороший шампунь и черную клоше. - Шон понятия не имел, что такое клоше, и не думал, что хочет это узнать. – И нижнее белье.
А вот о нижнем белье он кое-что знал. Особенно обо всех этих кружевных штучках, которые носили модели из «Виктории Сикрет».
Шаги Лекси по снегу и гравию казались непривычно громкими, когда она шла за Шоном к черному входу. Он подумал, должен ли рассказать ей о своей матери. Дать несколько коротких предупреждений. Но как он мог объяснить Джеральдину Браун? В прошлом Шон пытался, но люди обычно не верили, когда он говорил, что болезни его матери – просто актерская игра. Что она находится на смертном одре, по крайней мере, дважды в год. Это звучало ненормально, потому что и было ненормально. Если Шон говорил об этом, люди начинали и его считать ненормальным. Или так, или жестокосердным сукиным сыном, который не заботится о своей умирающей матери.
Дверь скрипнула, когда Шон открыл ее, Лекси зашла за ним в дом. И Шон тут же вспомнил, почему перестал приводить друзей домой еще в двенадцатилетнем возрасте. Пузырьки с таблетками и уйма лекарств, отпускаемых без рецепта, занимали почти всю столешницу. И прямо как когда он был ребенком, шею и лицо залил жар.
- Шон?
Он остановился в центре маленькой кухни, пока так хорошо знакомый жар обжигал ему желудок. В детстве у него была самая постыдная мать в доме, или в школе, или среди сидевших на трибунах.
- Это ты? Ты вернулся?
Вдохновением для последней болезни стало посещение медицинской клиники, где медсестра посоветовала матери сдать глюкозотолерантный тест на панкреатит.
- А ты ждала еще кого-то?
Шесть месяцев назад мать пошла к доктору по поводу чешущегося глаза, а покинула кабинет, находясь на краю могилы. Снова. В тот раз в ее дверь постучала ангина, и мать, конечно же, открыла.
Шон зашел в гостиную и в некотором роде почувствовал облегчение, увидев, что мать лежит на раскладном кресле, укрытая одним из пестрых афганских пледов, которые она всегда вязала. У нее на голове была эласто-гелевая черепная шапочка, закрепленная
лейкопластырем на шее. Шон купил матери охлаждающий головной убор, когда у нее был «менингит». Какое отношение этот предмет имел к панкреатиту, оставалось загадкой. Которую Шон не собирался разгадывать.
- Я привел гостя, - сказал он, оглянувшись на Лекси. – Мама, это Лекси Ковальски. – Он не мог решить, какой головной убор выглядит глупее: «рыбная» шляпа или черепная шапочка. – Лекси, это моя мать, Джеральдина Браун.
Лекси обошла Шона и подошла к дивану.
- Так приятно познакомиться с вами, миссис Браун. – Она действительно взяла его мать за руку и похлопала по ладони.
Джеральдина повернула голову, изучая Лекси.
- Ты не местная.
- Нет. Я живу в Сиэтле.
- Что ж, Шон. – Мать перевела взгляд с лица Лекси на лицо сына. – Ты не говорил мне, что приведешь… особенного друга?
Лекси не была никем особенным.
- Сюрприз.
- Так и есть.
Лекси отпустила руку его матери, и Шон почти уверился, что та узнала невесту из «Давай поженимся!». Джеральдина Браун смотрела телевизор в режиме нон-стоп, а Лекси была горячей новостью. Его мать ни словом не упомянула про шоу, и подозрения Шона возросли.
- Как долго вы двое знаете друг друга?
Лекси оглянулась на Шона, и они ответили одновременно:
- Какое-то время, - столкнулось в воздухе с: - Недолго.
Глаза Лекси расширились.
- Какое-то время, но иногда кажется, что мы только что познакомились, - сказала она, потом снова повернулась к его матери. – С вами случалось подобное?
- Лишь однажды. Отец Шона был любовью всей моей жизни. Я чувствовала, будто знала его целую вечность, но все же недостаточно долго. - Она вздохнула для пущего драматического эффекта. – Мы были половинками одного целого, но он умер, когда Шону было два года.
Теодор Нокс был вторым мужем матери. Она выходила замуж еще и в третий раз.
- Соболезную.
Джеральдин умудрилась чуть наклонить голову:
- Спасибо.
Да ради Бога. Прошло двадцать пять лет.
- Уже вторая половина дня. Ты не голодна, мам? – спросил Шон, прежде чем мать пустилась в многословный рассказ о том, как отчаянно она пыталась вернуть к нормальному существованию любовь своей жизни после того, как тот упал с крыши «Принца Руперта».
Дядя Эйб всегда говорил, что мать Шона стала зависимой от внимания, которое получала, пока выхаживала своего умирающего мужа, и после этого превратилась в ищущего внимание ипохондрика.
- Меня слишком тошнит, чтобы есть. – Она подняла руку и поправила пластырь под подбородком. – А что ты хотел предложить?
- Я купил курицу, пасту, яблоки, бананы и зелень.
Его мать не верила в свежие овощи и фрукты, но Шон более разумно относился к тому, что помещал в свое тело. В течение сезона он потреблял пять тысяч калорий в день, питаясь в соответствии с предприсанной диетой, состоящей из здоровых углеводой, «постного» белка, свежих фруктов и овощей, выпивал от двух до четырех литров воды и иногда употреблял водку с тоником или пиво.
- А хлеб?
- Мультизлаковый.
Нахмуренные брови матери сказали Шону, что конкретно она думает о чем-то мультизлаковом.
- Ты же знаешь, что от мультизлаков меня ужасно пучит и случается диарея.
Последнее, чего хотел Шон, это обсуждать физиологические процессы в теле своей матери. Возможно, это была ее любимая тема для разговора, но он бы предпочел получить удар молотком по голове.
- Или я могу засунуть в микроволновку замороженную пиццу.
- Там есть сыр. Сыр мне полезен.
Мать пререкалась как ребенок, но по крайней мере перестала изучать лицо Лекси так, будто собиралась подпрыгнуть, вся взволнованная при виде невесты из «Давай поженимся!».
- Фальшивый сыр.
- Хот-дог.
- Знаете, - сказала Лекси, приложив палец к подбородку, – возможно, я могла бы предложить вам кое-что получше, миссис Браун. Женщина с таким хрупким здоровьем, как вы, нуждается в соответствующем питании. А не в пицце.
Шона вырос на хот-догах, макаронах и замороженной пицце. И его матери не нравилось, когда он или кто-то еще говорил ей, что она неправильно питается. И хотя это была правда, он почти ждал, что мать скрестит руки на груди и очень возмутится.
- Я знаю, что вы правы, - сказала она.
Что? Должно быть, слова «женщина с хрупким здоровьем» сделали мать такой сговорчивой. Или же эласто-гелевая шапочка заморозила ей мозг.
- Я только что поела, но буду рада приготовить вам что-то вкусное. Я действительно очень хорошо готовлю, - уверила их Лекси. – Я унаследовала это по материнской линии. Вместе с талантом к изготовлению модной одежды для животных. – С легкой улыбкой она развернулась на пятках и вышла из комнаты в кухню.
Шон проследил, как она уходит. Взглядом скользнул вниз по ее спине и длинным волосам, задержавшись на секунду, чтобы оценить изгиб талии, а затем остановился на прекрасной круглой заднице. Шон не знал, кто из них более ненормальный: женщина в черепной шапочке или та, что в «рыбной» шляпе.
- Шон, - чуть слышно прошептала мать.
Он повернулся к матери и присел на край софы, стоявшей рядом с ее креслом.
- Что?
- Ты знаешь, кто она?
- Конечно.
- Она невеста из «Давай поженимся!». Я приготовилась смотреть церемонию прошлым вечером, только она сбежала. – Мать ткнула в Шона пальцем. – С тобой.
- Не совсем верно. Мы были в одном самолете.
- Ты украл ее у Пита!
- Нет, я не крал.