Уголок его рта приподнялся в кривой улыбке, когда Шон бросил полотенце и сел на другой конец скамьи. Взял половину сэндвича и откусил два больших куска.
- Голодная? - Он улыбнулся, не переставая жевать, и указал на другие сэндвичи.
- Нет, спасибо. – Лекси перекусила, пока готовила, но в целом голода не чувствовала, выслушав все о проблемах Джеральдины с кишечником. – Описание кожных повреждений и кровянистого стула твоей матери заставили меня потерять аппетит.
Улыбка Шона пропала, и он потянулся за большой бутылкой спортивного питания, стоявшей на полу. Шон немного прищурился, как будто Лекси оскорбила его мать.
- Не то чтобы она не была милой женщиной.
Шон почти опустошил бутылку, прежде чем опустил ее:
- Она ипохондрик.
Даже на расстоянии нескольких метров Лекси чувствовала жар, волнами исходивший от него. Он окружал и давил на нее. Подавлял ее чувства, как реактивный двигатель в лицо, и ей это нравилось.
- В детстве я тоже была ипохондриком, - сказала она, разрушая натянутое молчание. Вытащила из нагрудного кармана салфетки и положила рядом с тарелкой. – Моей зависимостью были лейкопластыри, и я обожала обезболивающие, которые мама держала наготове для меня. Так было, пока мне не исполнилось десять, и я не обнаружила, что обезболивающие на самом деле просто белые конфетки «Смартис». – Шон взял еще один сэндвич и коктейль из упаковки, стоявшей на полу у его ног. – Я знаю, ты, вероятно, думаешь, что я должна была сообразить, что медицинские «Смартис» на самом деле просто обычные «Смартис». Но я не понимала этого, пока мне не исполнилось десять. – Она посмотрела на ослепительно белый потолок. – Не знаю, почему это заняло так много времени.
Шон открыл бутылку и выпил половину.
- Белые конфетки «Смартис» на вкус как апельсиновый крем. – Лекси опустила взгляд на лицо Шона. – А желтые как ананас. – Она посмотрела ему в лицо. – Большинство думают, что все «Смартис» одинаковые на вкус.
- Я знаю свои «Смартис».
Лекси подняла брови.
- Ты выстраивал их по цвету?
- Конечно.
- Мы знатоки «Смартис». – Лекси рассмеялась, покачав головой. – В одной комнате.
Шон улыбнулся и снял бейсболку с головы. Прядь влажных волос выбилась из его шевелюры и завивалась на лбу в форме буквы С, касаясь брови.
- Каковы шансы? – Он откинул прядь со лба и некоторое время пристраивал кепку, чтобы она сидела на голове как надо. – Я пробежался по городу, твои фотографии во всех газетах. Удивительно, что никто еще не выследил тебя.
- А мне удивительно, что твоя мать не сдала меня. – Лекси хотела спросить, не шпион ли Шон, а может, он работает на канадский эквивалент ЦРУ? – Все это вышло из-под контроля. – Она посмотрела, как он взял еще один сэндвич, и добавила: - Кажется, что все началось с малого, но с каждым днем снежный ком становится все больше. – Шон передал ей бутылку с коктейлем. – Спасибо. – Она сделала глоток спортивного напитка, который по вкусу напомнил ей «Гаторейд». – Не знаю, как я здесь оказалась и что с этим делать.
- Мне знакомо это чувство. – Шон проглотил кусок сэндвича, привлекая внимание Лекси к впадинке на горле. – Дерьмо может полететь ко всем чертям очень быстро. – Лекси подумала, не военный ли это жаргон, и боролась в желанием опустить взгляд ниже, пока слова «игровая дьявола» скользили у нее в голове, как змеиный язык. Она специально подняла глаза по лицу Шона к его пропотевшей кепке.
- Ты фанат «Ойлерс»?
- Мы жили в Эдмонтоне. - Он посмотрел на Лекси, затем указал на тарелку: – Уверена, что не хочешь есть?
- Да.
И взял еще один сэндвич.
- Трудно жить в Альберте и не болеть за «Ойлерс».
- Мой отец играл за «Ойлерс». Конечно, это было до моего рождения. – Встав, Лекси перешла от игровой дьявола к тренажеру с тросами, стоявшему в центре комнаты. Штыри на двойных грузоблоках были установлены на отметке триста. – Хоккейных игроков часто продают. Но мой отец играл в Сиэтле, пока не ушел на пенсию после десяти сезонов. Мама хочет, чтобы он перестал тренировать и ушел на пенсию совсем.
Шон взял салфетку со скамьи и вытер рот.
- Почему?
- Хоккейные команды часто в разъездах. – Не было ли и тут чего-то от дьявольской тренировки.
- Да?
- Да. – Лекси залезла в карман рубашки и вытащила гигиеническую помаду, чтобы увлажнить внезапно пересохшие губы. Она уже долгое время не являлась прихожанкой баптистской церкви, но была совершенно уверена, что ее предупреждали держаться подальше и от того и от другого. – Он становится ворчливым и устает от смены часовых поясов, и мама думает, что он слишком стар, чтобы жить в таком ритме. Она хочет, чтобы он оставался дома и помогал клеить обои, но я сомневаюсь, что такое когда-нибудь случится.
Уголок рта Шона приподнялся в уже знакомой кривой улыбке, за которой последовал неожиданный смешок.
- Каждый раз, когда отец возвращается домой из поездки, он все сильнее и сильнее жалуется на старые травмы. – Лекси понравился его смех. Он был глубоким и честным, и приятно скользил вниз по ее позвоночнику. – Но я лучше буду слушать его жалобы на старые травмы, чем ворчание по поводу некоторых игроков. – Она сняла колпачок с помады и мазнула ей по губам. Не было ли там чего-нибудь о дьявольских инструментах? – Эти монологи могут длиться очень долго.
- Из-за чего же он ворчит? – Шон встал и направился к Лекси.
- Из-за всего.
Он обхватил рукой тренажер и посмотрел ей в глаза. Он стоял так близко и был полуобнажен, и против своей воли Лекси откликнулась на феромоны, атакующие ее чувства. Она должна двигаться. Бежать прочь. – Если он считает, что парень намеренно поддается.
Змеиный язык прошептал: «Может, позже».
Шон поднял руку с тренажера и убрал прядь волос с виска Лекси.
- Что еще?
От легкого прикосновения толпа мурашек пробежала по ее шее и груди. Раньше он заставлял ее чувствовать себя в безопасности, а теперь заставлял ее трепетать. Может, все дело в стрессе. Вот только она чувствовала себя расслабленной. Может быть, у нее в голове поселился дьявол? Вот только этот голос был очень похож на ее собственный.
- Что еще? – Палец Шоне скользнул по ее щеке и подбородку.
Может быть, это стокгольмский синдром? Вот только ее никто не похищал.
- Что?
- Из-за чего еще ворчит твой отец?
- О. – Лекси глубоко вдохнула, выдохнула, надеясь прочистить голову, но это не сильно помогало, пока рука Шона касалась ее щеки. – Он очень сильно ворчит, если думает, что некоторые парни больше заботятся о своей прическе, чем о забивании голов.
Шон убрал руку.
- Отец думает, что их волосы не должны торчать из-под шлема, - объяснила Лекси, делая шаг назад. – Когда я разговаривала с ним вчера, он был не очень-то доволен новым снайпером команды. Полагаю, этому парню требуется много времени, чтобы привести в порядок свою шевелюру. – Легкий трепет начал утихать, и Лекси сказала со вздохом облегчения: – Папа говорит, он хлюпик.
- Кто? – Темная бровь приподнялась. – Это что еще такое?
- Хлюпик – это… это… - Лекси попыталась придумать слово, непохожее на то, что использовал один парень из команды.
- Слабак?
Да, вот оно.
- Твой отец считает этого парня слабаком?
Возможно, Лекси не стоило заходить так далеко.
На лбу Шона появилась глубокая морщина, и он прошел через комнату к вешалке, на которой висела его белая футболка.
- Из-за его волос?
- Может, есть и другие причины. – Лекси почувствовала легкое облегчение, когда он натянул футболку через голову. – Может, парень не стоит своей большой зарплаты? Или не командный игрок и неуважительно ведет себя с ветеранами. Отец говорит, что он выпендрежник и ездит по льду на своей клюшке.
- Может, твой отец не знает, о чем говорит.
Это прозвучало странно враждебно.
- Ты фанат «Чинуков»? – Но в этом не было ничего, с чем она не сталкивалась раньше. Хоккейные фанаты могли быть яростно лояльны к своим любимым игрокам.