Вы и сами наверняка знаете, что список мировых знаменитостей пестрит именами «недомерков», назову только первых, пришедших в голову: Лермонтов, Тулуз-Лотрек, Чарли Чаплин, Стравинский, Глинка, тот же Наполеон... Талейран, ростом карлик, физиономией урод, был не только большим политиком и дипломатом, но и одним из крупнейших дон-жуанов эпохи... Есть и еще имена, весьма и весьма известные, но остановлюсь, повторю: дело и не в «выдающихся достижениях». Ведь при всем значении труда и способностей результат, выход – в любом деле, а особенно в творческом – тоже «независимая переменная», тоже некая лотерея: даже Эйнштейну для создания теории относительности должно было ко всему прочему и повезти, он сам в этом не шутя признавался. Зато я лично знаю людей, ничем не знаменитых, но тем не менее истинно великих – по системе отсчета, ими и мной разделяемой. Среди них есть и коротышки, малышки, клянусь Вам, гигантского роста.
В чем же дело? А вот в чем: эти люди не допускают даже и подсознательной мысли, что их рост или что-либо иное может послужить основанием для унижения. Они даже не понимают, что это такое, для них унижения не существует. Они держат себя как равные с равными и с высокорослыми, и с низкорослыми, и с начальниками, и с подчиненными, и со взрослыми, и с детьми – и таковыми равными и являются.
Умен или глуп собеседник, добр или зол, они сохраняют эту аксиому взаимного равенства – и это всегда возвышает обе стороны.
Это и есть достоинство, или, если угодно, аристократизм духа. Таких людей (их, правда, не так уж много) я и считаю и нормальными, и великими.
Знаете ли Вы, что мы сами, и только сами определяем себе цену? Что никакие наши «параметры», ни физические, ни даже умственные, к этой цене не имеют ни малейшего отношения? Что равно ущербны и те, кто почитает себя «выше» других, и те, кто ставит себя ниже, какие бы ни были к тому «объективные основания»? Все-то дело в том, что таких объективных оснований нет и не может быть: проще простого доказать, что все они условны, относительны и зависят лишь от того, в какую шкалу оценок человек сам себя загоняет.
А отношение человека к себе всегда передается и другим людям, действует как внушение. Но только, конечно, истинное, глубинное отношение – то, что человек ЕСТЬ сам для себя, а не чем хочет казаться. Тот, кто внутренне ощущает себя «ниже» других, никогда не добьется ни уважения, ни любви. (А если даже такие чувства у кого-нибудь и возникнут, он-то сам в них все равно не поверит.) Тот же, кто чувствует себя «выше» – воистину уверенно и спокойно, так, что это не приходится доказывать ни другим, ни себе, – способен вызвать восторг и преклонение, равно как зависть и ненависть. Но и такой человек одинок и несчастен среди себе подобных...
Имейте же в виду, что рост, как и вся внешность, воспринимается собеседником, самое большее, в первые две-три секунды общения. Дальше: «Заговори, чтобы я увидел тебя...» Те, кто не умеет заставить себя – а через себя и других – забыть чем-либо невыгодные стороны своей внешности, профессии, возраста, социального положения (перечисление «параметров» может занять целое письмо), еще только кандидаты на звание человека. А ведь все мы в далеком детстве были, кажется, именно тем, что надо...
Посмотрите на какого-нибудь ребенка лет трех-четырех, на обычного ребенка, еще не загнанного изнутри в предательские капканы оценок, мнений и прочей сравнительной суеты. Он еще ничего не достиг, и неизвестно, достигнет ли; он еще не хорош и не плох, не ничтожен и не велик, не умен и не глуп, не силен и не слаб – он никакой, и он всякий. Он маленький – ну и что? Зато он свободен и непосредствен, потому что не подозревает еще ни о каких отметках. Для него все равны, и он равен всем. Не осознавая того сам, он ценит себя бесконечно высоко, он для себя Вселенная. Разве он не прав? Тысячу раз прав, ибо он сын Вечности. Эта детская правота бесконечно выше всех на свете достижений и талантов, ибо это и есть сама жизнь, и это чувствуют все. Разве кто-нибудь посмеет оценить значимость детской жизни в каких-либо параметрах? Разве дитя ценно тем, что оно когда-то и где-то чего-то достигнет? Разве смысл его, святой смысл рождения и жизни души, стать академиком или спортсменом? Дитя есть, и этого достаточно, дитя человек – в этом все. Человеческое достоинство неразменно. Как ни велики чьи-то творческие достижения, как ни превосходны качества ума, таланта или физической красоты, есть нечто иное в человеке, ни с чем не соизмеримое...
...С некоторых пор знаю я и о том, что всего страшнее для «обиженных судьбой» – сочувствие «полноценных»! Их великодушное снисхождение, их бережная «тактичность», это невольное лицемерие, с которым они прячут свое превосходство. О, насколько же слаще откровенное презрение, как невыносимы эти подачки! Эдакую доброту просто нельзя оставлять безнаказанной...