Дух. Если ты вспомнишь о погребении — это горе... Это исчезновение человека из его дома!.. Не выйдешь ты больше наружу, чтобы увидеть солнце!.. Когда строившие умерли — жертвенники их пусты, как и у бедняков...»
В математике успешно разрешается такая задача, как вычисление поверхности шара. В медицине впервые в истории ясно устанавливается роль мозга в человеческом организме. В искусстве, сущность которого остается неизменной, сильнее пробивается реалистическая струя под влиянием художественных школ, возникших при дворах провинциальных правителей.
Фараон по-прежнему обожествляется. Но пирамиды строятся уже не из камня, а из кирпича-сырца, что не так разорительно. Зато личность фараона возвеличивается, так сказать, с еще большей наглядностью, чем в Древнем царстве. Статуи царей уже предназначены не только для усыпальниц, они воздвигаются в храмах и под открытым небом, чтобы весь народ, глядя на них, сильнее проникался сознанием незыблемости царской власти, несколько поколебленной в эти века.
В Эрмитаже мы можем любоваться статуей фараона Аменемхета III из черного гранита — прекраснейшим образцом скульптуры Среднего царства. На голове — убор фараонов: полосатый платок с выпуклым изображением священной змеи надо лбом. Подобно фараону Древнего царства Хефрену, он царственно восседает на троне. Но он еще более индивидуален, чем Хефрен: пристальный взгляд глубоко посаженных глаз, все властное, энергичное выражение лица с широкими ноздрями и скулами выдают крутой нрав этого царя, так что, кажется нам, с изваяния медленно исчезает печать непостижимости.
Но пожалуй, самое замечательное из дошедших до нас изваяний Среднего царства — голова фараона Сенусерта III (Обсидиан. Лиссабон, собрание Гюльбекиана). Что-то надломилось в незыблемой некогда невозмутимости царского лика. Острая игра светотени на черном камне разительно выявляет индивидуальные черты этого владыки, в котором угадываешь проницательный ум, какое-то внутреннее сомнение и скрытую грусть.
Высокие тонкие обелиски с заостренной пирамидальной верхушкой, «каменные иглы», покрытые иероглифами, все чаще воздвигаются во славу богов и царей перед храмами и дворцами. Иероглифические письмена играют важнейшую роль в искусстве Египта, ибо каждый иероглиф — рисунок, подобно знаку выражавший вначале понятие или предмет. В дальнейшем иероглифическое письмо превратилось в слоговое со значением, уже независимым от основного смысла рисунка, но графически оно осталось рисуночным. В этом письме тот же внутренний ритм, тот же законченный стиль, та же естественно возникающая декоративность, что и во всем египетском искусстве. И потому сочетание иероглифов бывает прекрасным и само по себе и как орнамент, чередующийся с образами в росписи или рельефе. Причем связь таких образов с иероглифическим письмом подлинно неразрывна.
Замечательный памятник искусства Среднего царства — стела вельможи Хунена, хранящаяся в Музее изобразительных искусств в Москве, подтверждает особенно наглядно эту неразрывность.
Сам вельможа и жена его рельефно изображены слева внизу. Лицо и ноги — в профиль, грудь — в фас, как полагается по канону, причём в позе обоих тождественность сочетается с неким стремительным ритмом, рождаемым параллельной направленностью лиц, рук и ступней. А над ними и напротив, целиком заполняя площадь, более чем в три раза превышающую ту, что отведена этой чете, птицы, змеи, лежащие быки, сидящие человечки, плоды, растения, черточки, линии, геометрические фигуры строка за строкой сообщают умеющим читать иероглифы религиозный текст с добавлением описи всего, что было принесено в жертву при погребении. Но иероглифы красноречивы и для того, кто их читать не умеет. Ибо их совокупность составляет сказочно богатый узор, как бы целый мир стилизованных символических знаков, в котором приютилась вельможная чета, столь же загадочная для непосвященных в своей острой геометрической выразительности, как и эти декоративные письмена. Их смысловое значение, совершенно забытое после падения египетской державы, было разгадано лишь в прошлом веке французом Шампольоном. Но независимо от текста, переданного иероглифами, нам кажется, что более гармоничного фона не придумать для стилизованного изображения этих знатных египтян, живших в конце III тысячелетия до н. э.