Я встала и словно во сне пошла за Поппи. Толстяк — техасец бросил на меня подозрительный взгляд и пробормотал жене: «Куда это она направилась?»
Лишь когда Поппи показала охране свой пропуск и мы нырнули за кулисы, я вновь обрела дар речи.
— Поппи, — сказала я, по-прежнему сгорая от стыда, — а Гейб знает, что я здесь?
— Нет. — Она широко улыбнулась. — Но скоро узнает.
Мы подошли к сцене слева, и я увидела, что Гийом с музыкантами уже готовятся играть «Красавицу». Всего в нескольких шагах от меня стоял Гейб. Он наблюдал за группой из-за занавеса. Я несколько секунд разглядывала его широкую спину, пытаясь угадать, о чем он думает. Что же ему сказать? Меня вдруг охватит страх. Я замерла на месте, не в силах пошевелиться.
И тут меня увидел Гийом, поправлявший микрофонную стойку.
— Эмма! — изумленно воскликнул он, улыбнулся и помахал рукой.
Гейб резко обернулся.
— Ты здесь… — потрясенно сказал он.
Не успела я ответить, как на сцене загорелся свет, и я увидела Кэти Джонс.
— Леди и джентльмены, Гийом Риш снова с вами! — восторженно объявила она.
Музыканты заиграли «Красавицу», и Гийом, отвернувшись от нас, запел. Гейб еще несколько минут сверлил меня взглядом, потом сунул руки в карманы и шагнул вперед.
— Привет, — тихо сказал он.
Гийом на секунду повернулся к нам и поднял большие пальцы.
— Привет, — робко ответила я.
Мы помолчали. Музыка, яркий свет, люди, которые смотрели на нас и шептались, — все это ушло на задний план. Я словно попала в кино — знаете, когда четко показывают только двух людей, а все вокруг размывается.
Целую вечность мы с Гейбом молча смотрели друг на друга. У меня в горле застрял комок, на глаза навернулись слезы. Щеки пылали, сердце отчаянно колотилось. Мир вокруг нас замер. Потом Гейб протянул руку и дотронулся до моего плеча.
— Прости, — сказала я, нарушив колдовскую тишину, — прости меня, Гейб. Я не хотела причинить тебе боль.
Несколько секунд он смотрел мне в глаза, и мое сердце билось в два раза быстрее. Я не представляла, что он скажет. Хочет ли он меня простить? Сможет ли забыть то, что случилось? В конце концов, пусть Гийом и устроил все это с одной целью — насолить Гейбу, факт оставался фактом: я поцеловала его брата.
— Нет, — наконец проронил Гейб, — это ты меня прости. За то, что не дал тебе шанса все объяснить.
Он бросил взгляд на сцену, где Гийом самозабвенно пел под аккомпанемент восторженных криков из зала.
— Я так привык, что Гийом отбивает у меня девушек — последние лет десять по крайней мере… Вот и подумал, что на этот раз произошло то же самое.
— Но это не так, — прошептала я.
— Знаю. — Гейб едва заметно улыбнулся. — То есть теперь знаю. Мы с ним привыкли соперничать, а в таких делах, сама знаешь, журналист рок-звезде не ровня.
Я улыбнулась. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: любая девушка предпочтет соблазнительного рокера скромному журналисту. Только я — не любая.
— И ты прости. Нельзя было позволять Гийому меня целовать. Знаю, оправдание никудышное, но… просто шампанское в голову ударило.
Гейб кивнул и снова прикоснулся к моей руке. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, а потом перевели взгляд на Гийома, который по-прежнему пел «Красавицу». Он покосился на нас и улыбнулся.
— А это разве не нарушение профессиональной этики? — спросила я Гейба. — Ну, ты ведь его брат, а пишешь о нем хвалебные статьи для UPР.
Он пожал плечами.
— Может быть. Но мой редактор с самого начала все знал. Видишь ли, я уже пять лет — главный музыкальный обозреватель в UPP и стал им куда раньше, чем Гийом заключил контракт со звукозаписывающей компанией. Было бы глупо ничего не писать о такой звезде.
— Даже если ты не можешь писать беспристрастно?
Гейб улыбнулся.
— Наверное, ты заметила, что я пишу только правду. Даже когда мне хотелось придушить брата, я придерживался фактов. А рецензию на его альбом написал мой редактор — мы тоже решили, что будет нечестно с моей стороны оценивать его творчество.
Я нерешительно кивнула.
— И что теперь? — спросила я, когда Гийом запел припев.
— Ты вернешься в Париж? — тихо спросил Гейб. — Гийом договорится, чтобы тебя приняли, а я все улажу между «KMG» и UPP. Будешь работать, как раньше. — Он умолк и, покраснев, добавил: — Посмотрим, что у нас получится, когда нам не будет мешать мой братец.
Я, молча, посмотрела на Гейба. Все мои сомнения вдруг исчезли. В конце концов, из Парижа я уехала лишь потому, что допустила профессиональную ошибку — из-за нее презентацию моего клиента почти не осветили в прессе. А теперь я поняла, что это не моя вина — точнее моя лишь отчасти, — и могла с чистой совестью вернуться на работу.
Внезапно, сама не знаю почему, я вспомнила о Брете. Нет, я больше не питала к нему никаких чувств, но его отказ уезжать из Орландо по-прежнему не давал мне покоя.
— А что, если я захочу остаться в Орландо? — неожиданно для самой себя спросила я Гейба.
Вопрос был глупый; я не желала здесь оставаться. Однако почему-то мне захотелось услышать ответ. Он опешил и, подумав, сказал:
— Ну… Наверняка там найдется филиал UPP, где я смогу работать.
Я уставилась на него в недоумении.
— Ты уедешь из Парижа? Гейб помедлил.
— Париж — мой дом и всегда им будет, а тебя я могу потерять. Сначала надо посмотреть, что у нас получится. И если ты хочешь остаться в Орландо, что ж, я перееду в Орландо. Как-нибудь разберемся.
У меня перехватило дыхание. Гейб, который знал меня всего два месяца, произнес именно те слова, которых я бы никогда не добилась от Брета! А ведь Брет утверждал, что любит меня.
— Нет, я вернусь в Париж, — наконец сказала я.
— Здорово! — Гейб вздохнул с облегчением, улыбнулся и посмотрел на Гийома. — Потому что мой полоумный братец ни за что без тебя не справится.
Я рассмеялась.
— Это уж точно! К тому же Париж — самый романтичный город на свете.
Гейб закатил глаза.
— Да, Гийом рассказал мне про вашу охоту на французские поцелуи.
Я покраснела. Глупая была затея, если подумать.
— А знаешь, кто целуется еще лучше, чем французы? — спросил Гейб.
— Нет, — удивленно ответила я. Почему он считает, что кто-то целуется лучше его соотечественников?
Гейб улыбнулся.
— Французы американского происхождения.
С этими словами он наклонился и легко приник к моим губам. У меня по телу побежали мурашки.
Если несколько минут назад мне казалось, что мир вокруг нас размывается, то теперь все было иначе. Мир попросту исчез, когда мои губы разомкнулись, и поцелуй Гейба стал еще более пылким. На самом деле то был идеальный французский поцелуй, на поиски которого меня так усердно подбивала Поппи. Все это время он ждал меня здесь, с Гейбом Франкёром.
Гейб прижал меня к себе, и я забыла обо всем на свете. Пока не услышала вопли Гийома.
— Молодец, Гейб! — крикнул он в микрофон — Леди и джентльмены, это мой брат!
Я в ужасе отстранилась от Гейба и поняла, что Гийом не только закончил петь, пока мы целовались, но теперь на нас были наведены все камеры, ловившие каждое наше движение. Зрители ликовали, и я увидела на экранах телевизоров наши с Гейбом лица. Подозреваю, что такими красными они были вовсе не от освещения.
— Давай еще разок, Гейб! — подзадорил брата Гийом.
В зале одобрительно засвистели, и кто-то крикнул:
«Целуйтесь!» Мы с Гейбом посмотрели друг на друга.
— Похоже, выбора у нас нет, — улыбнувшись, сказал он.
Я тоже улыбнулась.
— Похоже.
Медленно, перед десятком камер и всей Америкой, Гейб заключил меня в объятия и склонил голову. Крики, свист и даже припев «Красавицы», вновь заигравшей на сцене, исчезли, когда наши губы слились в идеальном французском поцелуе.