Поместите его перед аудиторией, и он растеряется в своих заметках: он будет подавлен присутствием толпы.
Отсюда следует, что оратор нуждается в дополнительном воспитании. Ему нужно так развить свою память, чтобы она не нуждалась ни в каких записях, и приучить себя не стесняться присутствием аудитории. Но заметьте хорошенько, что в данном случае умственная работа совершенно однородна, она только производится в других условиях. Речь идет лишь о том, чтобы выполнить тот же труд с одним орудием меньше и с одной трудностью больше. Письменное упражнение в размышлении сохраняет при этом свою полезность, но только нужно приучить себя, кроме того, к формулированию своей мысли не на письме, а выражая ее пред лицом аудитории.
Для достижения той и другой цели есть только одно средство, а именно: «fit fabricaudo faber». Нужно упражняться. Но не спешите слишком скоро идти в школу опыта; не пробуйте трудиться при условиях более трудных раньше, чем вы окажетесь в силах работать над тем же предметом при условиях менее трудных.
Сейчас я скажу о способе преодолеть трудности; я поговорю о месте и предмете первых ораторских упражнений. Если вы умно приметесь за дело, вы очень скоро найдете в аудитории не средство к стеснению и конфузливости, а помощь и сотрудничество. Впоследствии, когда вы будете говорить публично, берегитесь полагаться на одну импровизацию. Не ограничивайтесь только ею и возвращайтесь к письменному изложению своих размышлений, и каков бы ни был ваш успех, не оставляйте никогда этого способа. Импровизированная речь представляет опасность потерять все силы, то, что она выигрывает в живости. Кто пользуется только импровизацией, может быстро сделаться болтуном, пустомелей. Бывают изящные красноречивые говоруны; когда слышишь их в первый раз, они нравятся, но чем чаще слушаешь их, тем более испытываешь какое-то неприятное впечатление, кажется, что модуляции их речи приобретают звучность пустой бочки. Будьте уверены, что эти милые говоруны никогда не записывают своих речей и не заботятся о точной и строгой формулировке своих мыслей.
Нужно постоянно выковывать на наковальне письменного изложения пружины, которые иначе способны потерять свою эластичность в быстром течении горячего слова. Еще Квинтилиан говорил, что, говоря, учишься писать, а пиша – говорить. Вдумчивый и неторопливый писатель, упражняясь в импровизации, приобретает легкость и известный полет слова. С другой стороны, оратор, упражняясь в письменном изложении, выигрывает в точности и содержательности своих рассуждений. Раз перед вами стоит известное препятствие, вернитесь к нему молча, размышляйте, запишите, и каков бы ни был ваш успех, будьте твердо уверены, что если вы будете пренебрегать молчаливым трудом в тиши кабинета, вы станете импровизатором в дурном смысле этого слова. Вы видите что если я, как казалось одну минуту, хвалил лень, то это продолжалось недолго, и вы готовы воскликнуть: «Разве нужно, чтобы все наши адвокаты стали Лейбницами, Гумбольдтами, или…. Пик де Мирандолями!»
Нет! Камю требовал от адвокатов тринадцати часов труда в сутки, но это было в те времена, когда теряли время над экзегезами. Я отнюдь не требую столько: я довольствуюсь шестью часами… для других, само собой разумеется.
Стажер, который каждый день добросовестно работал бы два часа над изучением права, другие два часа проводил бы над приготовлением к порученным ему делам или над практическими занятиями у стряпчего (avoe) или нотариуса, и остальные два часа читал бы с пером в руке или писал; который затем беседовал бы с умными людьми насколько возможно о предметах, имеющих отношение к его профессии; затем играл бы на бильярде, гулял, катался верхом, греб на лодке, строил какие-нибудь физические приборы, разобрал бы свои часы, чтобы познакомиться с их устройством, взобрался бы на локомотив, чтобы узнать, как им управляют, взял бы в руки нож и подровнял деревья, работал бы с заступом над посадкой картофеля, изучал бы живое право, наблюдая жизнь из своего окна, прыгая через рвы, перелезая через заборы, такой стажер через три года далеко опередил бы своих товарищей, т. е. тех, которые не работают или, подобно героям Вольтера, изучают законы Юстиниана, чтобы узнать обычаи Парижа.
Он опередил бы и тех, которые ограничиваются выжиманием лимона приготовительных работ, имея в виду выжать из него несуществующий сок, скальпируют Тронше и Камбасереса, веря, что в глубине почтенных голов этих ученых они найдут мысли, которых там никогда не было, и обретут разрешение вопросов, которыми мозг этих голов никогда не утруждал себя.