— В самом деле?
— Да, его отпустили, не найдя никаких улик. Откупился, наверное. Впрочем, это неважно. Дело в другом. Кто-то из наших общих знакомых, кто видал меня в Париже, сообщил ему, что я жду ребенка. Вот и просит, если будет девочка, чтобы я назвала ее Луиза.
Нессельроде ахнула:
— В честь его покойной любовницы?
— Да.
— Он наглец.
— Кто бы сомневался. И еще какой! Но, с другой стороны, не могу проигнорировать его мнение — он отец ребенка. И к тому же, если записывать дитя во Франции, то французское имя может подойти. Я еще подумаю.
Словом, Лидия добровольно отказалась от Дюма-сына. Но в душе? А в душе как будто бы появился горький привкус. Вроде сдалась без боя. Упустила шанс. И сама спрашивала себя: что за шанс такой? Жизнь ее прекрасна: муж, ребенок, деньги, положение в русском и парижском обществе, замечательный цвет лица, стройная фигура. Для чего еще какой-то Дюма? Лишь для куража? Пощипать себе нервы? Походить босиком по лезвию ножа? Это все ребячество. Ей, замужней светской львице, не нужны сомнительные романчики. Понимала ясно: нынешнее ее счастье можно разрушить запросто, как разрушила свое семейное счастье Надин. Хоть и с пьющим мужем. Нет, Закревская-Нессельроде не такая глупая. Дорожит честью и спокойствием Дмитрия, репутацией Арсения Андреевича, наконец. И поэтому будет благоразумной. Никаких Дюма. Сделала все правильно.
Только горечь не проходила.
Воздух Парижа навевал безумные мысли. Вызывал томление плоти. Женское начало жаждало мужского. И, ворочаясь у себя в постели, Лидия представляла себя с молодым Дюма — его губы, руки, пальцы, крепкие объятия, поцелуи, ласки… Сердце билось отчаянно, голова горела, а груди было тесно в ночной рубашке… Вся была в испарине от невыплеснутых желаний, образ молодого писателя совмещался в ее сознании с образом Рыбкина, с тем безумством арзамасских ночей в небольшой уютной гостиничке, где они скрывались от родителей и знакомых…
Нет, она не такая! Нет, она не Надин! Прочь блудливые мысли, помоги, Спаситель!
Умывала лицо водой из кувшина, а потом, опустившись на колени, истово молилась. Посреди Парижа. На веселой улице Анжу. В полутемной комнате, этакой монашеской келье, вроде островка целомудрия посреди разврата.
Как же это вынести?
Лидия ощущала неким шестым чувством, что она одна такая наивная. Мучается в одинокой постели, а кругом за стенами — справа, слева, сверху, снизу — мир кипит сладострастием, и кровати сотрясаются от любовных судорог, жизнь бурлит и пенится, обтекая ее с двух сторон, как тогда на перроне Gare de I Est…
Может, не противиться зову, будь что будет?
Да, судьба все решила за нее. Не давая альтернатив.
Вскоре утром, не успела она одеться, причесаться и выпить кофе, как дотла Груня и обычным своим недовольным голосом доложила:
— Барыня, к вам какой-то барин в цалиндре.
Госпожа удивилась:
— Что еще за барин?
— Говорят, Тумак.
— Первый раз слышу. Хорошо, подай пеньюар накинуть. И проси, проси.
На пороге появился Дюма-младший.
— Вот вам и "Тумак"! — хохотнула хозяйка. — Бонжур, мсье.
— Бонжур, мадам. Я прошу прощения за столь ранний визит, да еще без предупреждения. Только дело не терпит отлагательств.
Был он в сером фраке без фалд и цветастой жилетке, светлых брюках со штрипками. Весь такой весенний, лучистый.
— Дело? Что за дело?
— Мой приятель, Мишель Марсо, он художник, книжный иллюстратор, нынче пригласил меня на пикник в Булонский лес. Три-четыре пары, не больше. Я подумал сразу о вас. Не составите мне компанию?
Нессельроде не на шутку смутилась:
— Я не знаю, право. Вы застали меня врасплох… Да прилично ли сие — мне, замужней даме?
— Совершенно прилично. Никаких посягательств на вашу честь. Просто на природе посидим на ковре и подышим воздухом, выпьем и закусим. Поболтаем и посмеемся. Все вполне пристойно.
— Вы даете слово, что могу быть спокойна за мою репутацию?
— Слово джентльмена.
Помолчав, Лидия спросила:
— А Надин Нарышкина тоже с нами?
— Нет, она не знает об этой вылазке.
— Не хотите ее позвать?
Он тряхнул кудрями:
— Ни малейшего, признаться, желания. Слишком поедает меня глазами.
Дама рассмеялась:
— Да, в таком случае не надо. А когда же ехать?
— Вот сейчас непосредственно и ехать.
— Как — сейчас? Так рано?
— В том-то все и дело. Отчего я приехал ни свет ни заря?
— Но позвольте мне привести себя в порядок!
— Полчаса вам достаточно?