— Ах, вино такое коварное: пьется совершенно легко, а потом двигаешься с трудом.
— Это "Божоле Крю" урожая сорок седьмого года. Продается недешево, но у дяди Марсо виноградники в Бургундии, и Мишель получает кувшины почти что задаром.
На пруду беззаботно плавали красноперые утки и ныряли потешно, задирая кверху остроконечные хвостики.
Лидия почувствовала кисть Дюма у себя на талии. И не увернулась: было приятно. Ощущала его крепкое плечо. Но решила переключить внимание на другое и спросила рассеянно:
— А когда мы увидим "Даму с камелиями" на сцене?
Молодой человек вздохнул:
— Совершенно не представляю. Все усилия разбиваются о цензурную стену. Мой отец обещал похлопотать ведь его приглашают к самому президенту.
— Ваш отец — выдающийся сочинитель. Вы нас познакомите?
— С удовольствием.
Он прижал ее талию к своему бедру и хотел было развернуть собеседницу к себе, но на этот раз она отстранилась:
— Сударь, сударь, спокойнее. Надо держаться в рамках.
— Кто сказал?
— Я. А кто ж еще?
Медленно пошли, огибая пруд.
Александр заговорил:
— Как вам мои друзья?
— Чрезвычайно милы. Но из дам я, пожалуй, самая "взрослая" — остальным лет, наверное, по двадцать?
— Есть и меньше.
— Разве господам интересно проводить время с этими малолетками?
— Но ведь господа не ждут от них умных изречений.
— А чего ждут от них господа?
— Сами знаете.
— Вы от меня, я надеюсь, этого не ждете?
Он довольно сильно сжал ее запястье.
— Нет, не жду. Потому что обещал вам не ждать… Правда, скрепя сердце.
— Я верна моему супругу.
— Понимаю.
И действительно, долго толковали на другие, отвлеченные темы, Лидия рассказывала ему о России, не без юмора обрисовывая некоторые особенности русского характера. Но, пройдя по тропинке в рощицу, замерли на краю полянки, неожиданно напоровшись на пикантную сценку: парочка под кустиком занималась любовью, и причем уже в неистовой фазе завершения.
— О, мон Дьё! — вырвалось у смущенной мадам Нессельроде, и она прикрыла ладошкой губы.
— Вуаля![9] — хмыкнул молодой литератор.
Дама под кавалером на траве вскрикивала с таким сладострастием, что у Лидии мурашки побежали по телу; вся пунцовая от неловкости, потянула Александра назад, прочь от увиденного:
— О, пойдемте, пойдемте, умоляю вас…
Скрывшись за деревьями, начала обмахиваться перчаткой.
— Что с вами? — удивился он, чувствуя её дрожь.
— Я… не знаю… виновато вино… и теперь… — Женщина сглотнула. Ах, вернемся поскорее к вашим друзьям… пожалуйста!..
Младший Дюма заметил:
— Лучше чуть попозже: мы рискуем там столкнуться с теми же картинами…
— В самом деле?
— Я не исключаю.
— Господи Иисусе. Вы нарочно завезли меня сюда, чтобы совратить.
Тот прижал ее к себе — сильно, храбро:
— Вы ведь сами этого хотите.
Трепеща, Лидия ответила:
— Нет, неправда… Я верна моему супругу… И надеюсь, что вы, сударь, не посмеете…
Он посмел. И она осела в его руках, перестав сопротивляться, подчиняясь полностью, перестав себя контролировать. И, забыв обо всем на свете, лежа на спине, отдалась нахлынувшей страсти не менее исступленно, чем увиденная ими парочка, вздрагивая при каждом толчке и хрипя от вожделения, судорожно хватая пальцами траву.
Оба растворились в любви.
А потом тяжело дышали, приходя в себя, возвращаясь в действительность. Целовались, ласкались, улыбались друг Другу.
— Я — любовница самого Дюма! — рассмеялась Лидия радостно. — Пусть Надин мне завидует.
Александр спросил ее озадаченно:
— Вы хотите ей рассказать?
— Думаете, не надо?
— Дело ваше. Но готовьтесь тогда поссориться. Женщины не терпят соперниц.
— Хорошо, подумаю.
Приводили в порядок одежду, стряхивая сухие травинки, муравьев и комки глины с песком. Возвращались, крепко обнявшись. Судя по лицам покинутых ими приятелей, Александр и Лидия были неодиноки в этом своем амурном порыве.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1.
Дмитрий получил записку от отца — Карла Нессельроде — с приглашением отобедать вместе. После смерти жены канцлер жил один. Из прислуги держал только камердинера и кухарку. И как будто бы еще больше высох, посуровел от невосполнимой потери. Обе дочери (настоящие, не приемные), выйдя замуж, много лет назад уехали из России (старшая, жена дипломата Хрептовича, находилась с ним на Сицилии, младшая, по мужу — графиня Зеебах, в Саксонии). Дмитрий не мог не уважить просьбу родителя — он по-прежнему, несмотря на открывшуюся тайну, относился к нему по-сыновьи.