Изо всех сил старался не опоздать — Нессельроде-старший осуждал непунктуальных людей, — но пришел на четыре минуты позже назначенного срока. И с порога начал извиняться.
— Ничего, ничего, нестрашно, — неожиданно ласково приветствовал его Карл Васильевич. — Ты теперь обер-гофмейстер, государь тебя ценит, много раз хвалил. И твоя незначительная задержка абсолютно простительна.
Пригласил в столовую. Дмитрий заметил посреди убранства стола темную бутылку мозельского вина. Канцлер почти не пил, позволял себе рюмочку-другую только по большим праздникам. А сегодня торжества не было. Молодой человек встревожился.
Начали с холодных закусок. То есть, холодными они были для Дмитрия — Карл Васильевич не терпел ничего холодного и всегда распоряжался чуть подогревать — даже салаты и соленую рыбу.
— Предлагаю выпить, — начал он и кивнул камергеру, чтобы тот разлил, — ибо разговор будет непростой.
— Вы меня пугаете, — отозвался Дмитрий.
— Нет, пугаться поздно. Ибо я давно знал, чем твоя женитьба окончится. И предупреждал.
(У него получилось "претупрешталь").
— Вы о чем, папа?
— Выпьем, выпьем. За твое здоровье.
— За мое? Отчего не ваше?
— Все мои удары судьбы уже позади. А твои только предстоят. И желаю тебе мужества.
Осушили бокалы. С кухни принесли супницу, камердинер половником начал наполнять их тарелки.
— Черепаховый, — улыбнулся старый вельможа. — Мой любимый.
— А мама избегала есть его.
— Да, ее вкусы были незамысловаты… Царствие ей небесное!
Оба перекрестились. Сын из приличия проглотил две-три ложки. После сказанного отцом аппетита не было. Но продолжить разговор первым не решался.
Наконец Карл Васильевич, с удовольствием расправившись с супом, произнес:
— Видишь ли, дружок… Младшая твоя сестренка Мария… Машенька, Машутка… ныне графиня Зеебах… написала мне на днях из Парижа. Дело в том, что ее супруг Лео был назначен саксонским посланником во Франции. Ну, так вот… Может быть, еще выпьем?
Молодой человек взмолился:
— Не томите, папа, говорите сразу!
Тот вздохнул:
— Сразу так сразу, хорошо… Словом, весь Париж обсуждает светскую новость: у Дюма-сына, автора известной тебе "Дамы с камелиями", новая любовница. Догадайся, кто.
— Кто? — похолодел Дмитрий.
— Да, увы, ты подумал верно… К сожалению, Лидия Арсеньевна не смогла сберечь честь семьи Нессельроде. Я предупреждал… ты меня не послушал…
— Нет, не верю! — вскрикнул обер-гофмейстер его величества.
— Я, признаться, тоже не поверил вначале. И послал тайную депешу в Париж, в русскую миссию, чтобы уточнить по своим каналам… И сегодня утром принесли ответ. К сожалению, это правда. — Сделал знак рукой камердинеру, чтобы вновь наполнить бокалы. — Выпей, легче станет.
Нессельроде-младшего буквально трясло. Начал пить вино и заляпал красными пятнами белую сорочку.
— Успокойся, милый, — посоветовал ему канцлер. — Неприятно, конечно, я не спорю, но, с другой стороны, дело совершенно житейское. Я прошел через это тоже. И ты знаешь, простил мама. Ибо Вседержитель велел прощать. Проявлять милость к падшим. Призываю и тебя стойко перенести известие и великодушно протянуть жене руку помощи.
(У него вышло "присифаю").
— Руку помощи?! — взвился сын. — Я поеду в Париж и убью ее. А потом его.
— А потом себя? Перестань, это не смешно.
— Хорошо, ее оставлю в живых, а ему пошлю вызов на дуэль.
— Чтобы расквитаться за Пушкина? — кисло улыбнулся Карл Васильевич. — Нашего поэта убил француз, ты убьешь французского романиста. Водевиль какой-то.
Дмитрий сжал кулаки, застучал ими по столу:
— Что же делать, что мне делать, папа?
Канцлер ответил твердо:
— Безусловно, собираться в Париж. И немедля увезти оттуда свою супругу. Мать твоего ребенка. Пусть пока поживет в Ивановском. А потом посмотрим.
— Как она могла, как она могла?.. — повторял страдалец, раскачиваясь на стуле.
— Полно, полно, голубчик, ешь.
— Не могу, не лезет.
— Не драматизируй. Я нарочно заказал Фросе самое твое любимое блюдо — паровую телятину с жареными лисичками.