Алекс не терзался: он решил простить, зачеркнуть прежние обиды и начать с чистого листа. И поэтому вел себя спокойно, как любой человек, выбравший свои дальнейшие действия. Неопределенность всегда гнетет, а определенность, даже самая худшая, помогает вести себя тверже.
Извещенные телеграфом жены ждали их в порту Гавра. Обе в легких летних платьях — Лидия желтоватом в черный горошек, а Надин в салатовом в темно-зеленую полоску. И красивых шелковых шляпках. И с веселыми зонтиками от солнца, сплошь украшенными разноцветными кружевами. Обе две такие улыбчивые, непринужденные, словно и не изменяли мужьям. Кто изменял? Мы изменяли? Да вы посмотрите на нас: мы сама невинность, как не стыдно думать плохо?!
Увидали обоих супругов, стоящих на верхней палубе, начали махать им руками, зонтиками. Те размахивали цилиндрами. Радостные, веселые. Встреча после долгой разлуки. Никаких проблем.
С парохода перекинули сходни. Господа пассажиры потянулись к выходу, слуги с багажом вслед за ними.
— Дмитрий вроде бы осунулся, — полорнировала прибывших мадам Нарышкина. — И круги под глазами.
— Может быть, не выспался просто? — тоже смотрела сквозь лорнет мадам Нессельроде. — А зато Алекс все такой же. Вроде ему не тридцать три, а семнадцать.
— Да, мой дурачок никогда не бывает грустен.
— Ты жестока в своих оценках, Надин.
— Жизнь вообще жестока, мы знаем. И готовит каждому из нас массу неожиданностей.
— Ты готовишь для Алекса сюрприз?
— Упаси боже. Он и сам, я думаю, понимает, что вернуться к прежнему с ним уже не сможем.
— Если б понимал, не приехал бы.
— Почему? А проведать дочку? Разве этого мало? Я готова оставаться для него другом, сохранять приязненность в отношениях, но не больше.
— Ты его не любишь больше?
— Как и ты — Дмитрия.
— Я супруга люблю. По-своему.
— И готова к нему вернуться?
Лидия помедлила.
— Как жена — возможно. Но в Россию — вряд ли.
— Я боюсь, что в твоем варианте не получится одно без другого.
Наконец настали объятия, поцелуи и взаимные приветствия. Алекс восхищался цветущим видом Лидии и пенял Надин, что его жена бледновата — вероятно, мало бывает на пленэре. Дмитрий шутливо соглашался с племянником — мол, Париж пошел Лидии на пользу. Та была слегка озадачена: намекает на ее связь с Дюма или комплимент не имеет второго смысла?
Сели в кабриолет, нанятый дамами в Париже: обе они лицом к кучеру, а мужья — спиной. Слуги устроились по бокам облучка.
— Какова программа на сегодняшний вечер? — живо осведомился Нарышкин. — Ресторан? Балет?
— Почему бы просто не прогуляться? — предложил Нессельроде. — Например, в Булонском лесу?
Лидия внутренне напряглась, отведя глаза. Да, он знает, знает. Донесли уже.
— Почему в Булонском? Лучше в Венсенском: там природа первозданнее и вообще чище, а в Булонском вечером промышляют дамы полусвета.
— Вот как? — повеселел Алекс. — Я не знал. Хорошо, что предупредили.
— Значит, решено: Венсенский лес. Где встречаемся? И когда?
— В половине пятого у египетского монумента на Place de la Concordia.
— D’accord, d’accord[13].
В доме на улице Анжу Дмитрий встретился с кузиной: Маша Калергис обняла его по-родственному и сказала, что на днях уезжает в новый тур по Германии и квартира в их полном распоряжении.
— Ах, мы тоже с Лидушкой не задержимся надолго, — сообщил он с явным сожалением. — Я обязан быть в Петербурге до конца августа.
— Ты берешь Лидию с собой?
— Да, а как иначе? — удивился он. — Погуляла, повеселилась — и домой пора.
"Погуляла", "повеселилась" прозвучало с намеком. Но мадам Нессельроде, отвернувшись, снова промолчала.
Муж с дороги принял ванну, настроение его улучшилось, вышел в спальню румяный, с мокрой шевелюрой, явно расположенный к близости, но жена намеренно хлопотала у стола, распоряжаясь Груней и как будто не понимала его намерений. Из соседнего ресторана принесли паштеты, пироги с мясом, жареную утку. Дмитрий открыл бутылку шампанского. Выпили за встречу и семейное благополучие в будущем. Маша провозгласила тост за здоровье Карла Васильевича и маленького Толли. Наконец супруги уединились. Он попробовал расстегнуть на ней платье, но она ловко увернулась:
— Ах, пожалуйста, Митя, не теперь.
Дмитрий удивился:
— А когда?