Мимо проплыли в лодке Алекс и Ольга. Оба беззаботные и счастливые. Он сидел на веслах, а она на корме, у руля. Помахали рукой Надин. Дочка крикнула:
— Je t’aime, mama![16]
И Надин помахала им в ответ, улыбнулась, кивая. И никто не заметил ее непросохших слез.
В это время Лидия и Дмитрий приютились в беседке, оказавшейся на другом берегу Сен-Мандэ, и вначале говорили о пустяках, глядя на катающихся по озеру.
— Вон смотри: Алекс и Ольга, — показала пальчиком в перчатке мадам Нессельроде.
— Хочешь тоже? Я возьму лодку.
— Ни малейшего желания. Мне и здесь-то зябко.
— Так давай накину тебе на плечи сюртук, — стал расстегивать пуговицы. Но жена остановила:
— Ах, не надо, не надо. Успокойся, сядь. Надо поговорить серьезно.
Застегнувшись, он как будто бы застегнул душу, стал официален и сух:
— Слушаю тебя.
— Я хочу сказать… — Лидия с трудом подбирала слова. — Слухи о моем легкомыслии… те, которые ты упоминал… в общем, небеспочвенны…
Он сидел, бесстрастный, и смотрел на озеро.
— Да, увы, — продолжала дама. — Воздух свободы мне вскружил голову… Так, чуть-чуть. И в какое-то мгновение я забыла о своем долге — матери и жены… Но теперь — конец! — И она перекрестилась. — Видит Бог — конец. Твой приезд и твое желание, чтобы мы оставались вместе… это всё меняет.
Муж не шелохнулся. У нее по щекам покатились слезы.
— Да, я виновата. Очень виновата. И прошу у тебя прощения. Каюсь искренне. И мечтаю возвратиться с тобой в Россию. — Вытащила платок и уткнула в него лицо. — Не бросай меня, пожалуйста… Не бросай!..
Дмитрий взял ее за руку, крепко сжал запястье. Произнес негромко:
— Будет, будет. Я тебя не брошу.
Подняла на него заплаканные глаза:
— Правда? Ты не шутишь?
— О, какие шутки в нашем положении? Я мужчина и могу справиться со своими чувствами. Оценить ситуацию глобально. Да, мне больно и обидно от твоей неверности. Да, могу накричать, закатить скандал и пойти на разрыв наших отношений. И в тактическом смысле только выиграю. Но не в стратегическом… — Он вздохнул. — Надо уметь прощать. Ибо грешен не тот, кто грешит, а тот, кто грешит и потом не кается. Без такого прощения нет христианства. Мой отец, Карл Васильевич, смог простить мою мать и воспитывал меня как родного сына. Вот кто истинный христианин. Я за это его люблю и вполне искренне преклоняюсь перед ним.
Лидия прижала его ладонь к своим губам. Прошептала:
— Ты великодушен… Ты мой бог…
Усмехнувшись, он заметил печально:
— Ах, к чему такой пафос, дорогая? Мы с тобой не боги, а простые грешники. Но и в свинство впадать тоже не хотелось бы.
Снова поцеловав его руку, женщина сказала:
— Никогда, никогда ты не пожалеешь о своем нынешнем решении. Обещаю.
— Очень рассчитываю на это.
Притянул ее к себе и крепко обнял.
Возвращались уже затемно. На парижских улицах зажигались газовые фонари. Там и сям мелькали окна ресторанчиков и кафе.
— Почему бы не поужинать вместе? — предложил Алекс.
— Да, прекрасная идея! — поддержал Дмитрий. — Я чертовски голоден.
— Я бы тоже не отказалась от крылышка пулярки, — сообщила Лидия.
— Хорошо, только без меня, — отозвалась Надин. — Чувствую себя скверно, и ребенок сильно утомился, я поеду уложить Ольгу спать.
— Я тогда с тобой, — заявил Нарышкин.
— Нет, пожалуйста, оставайся. Ты же любишь повеселиться с друзьями.
— Без тебя не останусь.
— Ну и глупо.
Словом, в ресторан не пошел никто. Распрощались на Елисейских Полях, пожелав друг другу спокойной ночи. Но, конечно, ночь у них не была спокойной: у Нарышкиных — в продолжении ссоры, а у Нессельроде — в примирении и любви.
2.
На другое утро Лидии принесли письмо от Дюма-сына. Помахала конвертом перед Дмитрием:
— Видишь, от него. В доказательство нашего с тобой воссоединения поступаю вот как. — И она порвала послание, не читая.
— Ну и зря, — трезво оценил ее муж, уплетая круассан с кофе. — Может, что-то важное?
— Что бы ни было важного, он не существует для меня боле.
— Все-таки Дюма. Просто из уважения к фамилии…
— Ах, подумаешь — Дюма! Гениальные писатели гениальны только на бумаге. А в обыденной жизни совершенно не лучше простых людей. Тоже свои капризы и слабости.
— Понимаю, да. Но по-человечески его жалко: из горнила страсти — хлоп — в полное забвение!
— Ничего, ему полезно: сочинит еще какой-нибудь роман. — И преувеличенно бурно вспыхнула: — Или ты считаешь, я должна была уходить от него к тебе постепенно, с разными сомнениями, метаниями то туда, то сюда?