И услышал в ответ приглушенно:
— Мне полицию вызвать?
— Можете вызывать, я не испугаюсь. Мы, Дюма, никогда не отступали от намеченных целей.
Выйдя на улицу, он присел на скамейку и попробовал как-то собраться с мыслями. Что ему делать дальше, представлялось с трудом. Караулить у входа, чтобы встретить мадам Нессельроде, Александр не собирался. Было достаточно информированности хозяина постоялого двора — снова предупредит, за деньги. Волновало другое: как убедить Лидию с ним остаться? Аргументов не было.
Младший Дюма вернулся в номер, лёг на кушетку и забросил ноги на спинку кровати. Все казалось ему бессмысленным. Для чего он здесь? Так ли он ее любит? Так ли любит она его? Может быть, отец прав?
Веки сами собою смежились, и дремота накатила внезапно…
Легкий стук возвратил путешественника к действительности. Или ему пригрезилось? Он присел на кушетке.
— Кто там?
Из-за двери прозвучал голос:
— Это я… Лидия…
Молодой человек вскочил как ужаленный и сломя голову бросился открывать. Женщина была в темном, в шляпке с вуалью, но вуаль не скрывала ее бледности.
— Пресвятая Дева, вы пришли… ты пришла, Ли…
— На минутку… вырвалась… Дмитрий пошел на почту, чтобы дать телеграмму в Петербург… скоро должен вернуться… забежала, как сказал ты нынче, переброситься словом…
— Да, да, спасибо! — Александр схватил ее за руки, усадил на единственный в номере стул, сел напротив на кровать. — Я люблю тебя. Я схожу с ума от любви к тебе.
Лидия кивнула:
— Да, я тоже… тоже тебя люблю… — Рот ему закрыла ладонью в перчатке. — Погоди. Молчи. Я тебя люблю, но поеду с мужем. Это решено. И пожалуйста, не преследуй нас. То есть преследовать ты уже не сможешь…
— Почему? — похолодел он.
— Дмитрий пошел давать телеграмму в Петербург. Своему отцу, Карлу Нессельроде. Канцлеру Российской империи. Чтобы тот в свою очередь отослал телеграммой сюда, на границу, распоряжение Министерства иностранных дел… относительно тебя…
— То есть?
— Будешь объявлен персоной нон грата. И не сможешь въехать на территорию России.
У Дюма вырвалось:
— Нет!.. Они не посмеют!..
— Очень даже посмеют, не сомневайся. Каждый отстаивает свои интересы любыми средствами.
— Это низко, мерзко! Мы ведь любим друг друга.
— Что поделаешь, жизнь — жестокая штука. — Нессельроде повторила слова Надин Нарышкиной. — Извини за все. Не держи зла. И прощай навеки.
Александр сгреб ее в объятия, начал целовать, уговаривать остаться.
— Нет! — произнесла она, отстраняясь с силой. — Прекрати, оставь! — отпихнула бывшего любовника и сама отступила к двери. — Между нами все кончено. Я уеду с ним.
Бросила короткий, прощальный взгляд и мгновенно скрылась.
Только аромат дорогих духов все еще напоминал о недавнем присутствии Лидии — в номере и в его судьбе.
Младший Дюма опустился на колени и упал лицом на скрещенные руки, лежащие на сиденье стула, не сумевшее сохранить ее тепло.
Через день супруги укатили из Мысловице. Александр сделал попытку поехать следом, но предупреждение подтвердилось: на границе ему сказали, что имеют телеграмму из Петербурга, объявляющую его персоной нон грата. Он хотел было написать лично императору Николаю I и просить отменить запрет, но потом раздумал. Впрочем, возвращаться в Париж тоже не лежала душа.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1.
Первым делом чета Нессельроде отправилась в Москву, чтобы посетить генерал-губернатора, и Арсений Андреевич принял их по-русски гостеприимно, хлебосольно, от души попотчевал, рассказал последнюю новость: 1 ноября — открытие Николаевской железной дороги, и теперь из Первопрестольной можно будет доехать на поезде до Северной Пальмиры за один день и ночь.
— Что творится в литературе, искусстве?
Он пожал плечами:
— Вроде ничего выдающегося. Гоголь, говорят, очень плох. Что-то с головой. Сжег второй том "Мертвых душ".
— Гениальные люди часто сумасшедшие, — отозвался Дмитрий. — Мы в Париже имели счастье с некоторыми общаться…
Лидия посмотрела на супруга с укором, и он осекся.
Вскоре поскакали в Ивановское — навестить Аграфену Федоровну и забрать Толли в Петербург.
Мальчик сильно вырос за последние месяцы, бегал по всем комнатам, лопотал что-то непонятное на своем языке и весьма капризничал.
— Узнаешь меня? — целовала сына мадам Нессельроде. — Это я, твоя мамочка.