— Но Дюма влюблен в мою жену! — не поверил Дмитрий.
— А теперь в мою. То есть, может, и не влюблен, просто выбивает клин клином. Кто их разберет! Скрылись из Парижа, взяв с собой детей. Я пытался найти, но тщетно. И решил пока вернуться в Россию. Отдохнуть, прийти в себя. — Опрокинув в себя бокал красного вина, он закончил: — Все бабы — суки. Ненавижу.
Нессельроде задумчиво ответил:
— От любви до ненависти один шаг — это верно.
— Ты свою тоже возненавидел?
Тот пошевелил рукой на перевязи.
— И люблю, и ненавижу одновременно. Зная ее характер, начинаю подозревать каждого. И схожу с ума от ревности.
— Брось ее и не мучь себя, — посоветовал племянник.
— Не могу. Я привязан до безумия.
— Брось, пока действительно не свихнулся. Лучше ходить по куртизанкам: никаких претензий, никакой любви, чистая физиология.
Обер-гофмейстер мрачно произнес:
— С куртизанками мне противно. Лучше уж уйти в монастырь.
— Эк, куда хватил! Извини, но схима не для меня. У меня пока в жилах кровь кипит.
— А в моих, боюсь, уже откипела.
И во время очередной ссоры с Лидией, приключившейся после разговора с Нарышкиным меньше суток спустя, бледный, измученный Дмитрий с лихорадочным блеском в глазах вдруг сказал:
— Нам необходимо разъехаться.
— Мы и так спим по разным комнатам.
— Нам необходимо спать не только по разным комнатам, но по разным квартирам, разным городам и, возможно, разным странам.
— Что ты говоришь?! — Дама от неожиданности даже вздрогнула. — Хочешь развестись?
— Может, и хотел бы, только положение при дворе и Карл Васильевич не позволят. Будем числиться мужем и женою. И при этом жить раздельно. И чем дальше друг от друга, тем лучше. — Губы его дрожали, голос иногда прерывался, и ему казалось, что, возможно, упадет в обморок, как кисейная барышня.
Переждав, пока ее дыхание успокоится, дочка генерал-губернатора Москвы с горечью спросила:
— Почему ты принял это решение?
Он вскочил и забегал по комнате, как безумец; правой рукой размахивал, а больная, левая, укутанная (перебитый нерв создавал впечатление, что она то и дело мерзнет), словно куль, болталась на перевязи.
— Я хочу покоя! — взвизгивал Нессельроде. — Тишины и покоя. Ты меня все время нервируешь. Каждую минуту жду подвоха. Нового твоего любовника, нового моего соперника и его притязаний, и борьбы, и мук. Нет! Достаточно! Делай что тебе вздумается, только вдалеке от меня. Чтобы я не знал и не видел. Никогда!
Женщина попробовала предложить компромисс.
— Ну, постой, пожалуйста. Сядь, не мельтеши. И послушай мои соображения. Разойтись мы всегда успеем. Как в деревне мужики говорят: мол, ломать — не строить… да… Ради Толли, ради нашей взаимной склонности — надо предпринять последнее средство.
— Я не представляю, какое.
— Ты теперь нездоров, и тебе надо подлечиться. Мы поедем в Бельгию, как и пять лет назад, на воды Бадена. Ты, я и мальчик. Месяца на три. Приведем в порядок тело и душу. И тогда решим, жить ли вместе в дальнейшем.
Дмитрий сардонически рассмеялся:
— Ну, конечно, в Бельгию. От которой рукой пождать до Парижа. Чтобы было легче видеться с Дюма.
— Господи! О чем ты?
— Все о том же.
— Алекс тебе сказал, что Дюма с Нарышкиной.
— О, великое дело: нынче с Нарышкиной, завтра опять с тобою… Это вам нетрудно!.. Не Дюма, так другой. Соколинский, Орловский, Коршунов, Воронцов… — Он отчаянно сморщился. — Не хочу! Оставь! Никакой склонности, как ты говоришь, больше нет в душе. Только отвращение.
Лидия заплакала. Тихо так, без всхлипов и стонов, просто сидела, сгорбившись, а горючие слезы капали у нее со щек на колени.
— "Только отвращение"… как тебе не совестно!..
Он сидел надутый, бормотал в ответ:
— "Совестно", "не совестно"… Раз тебе не совестно было изменять мне с другими…
— Да с какими "другими"?! Был один Дюма. И сплыл, и давно забыт.
— Я зато не забыл. Может, поначалу забыл, а теперь вот помню. — Встал и объявил пафосно, как обманутый муж у Мольера: — Уговаривать меня бесполезно. Я не отступлю. Разъезжаемся. — Помолчал и добавил: — Кстати, мальчик останется со мною.
Поразившись, женщина воскликнула:
— Не посмеешь! Я умру без него!
— Это не обсуждается. Толли не отдам непутевой матери.
Дама упала перед ним на колени:
— Митя! Умоляю! Ради всего святого! Сделаю, как ты хочешь, — скроюсь, убегу, навсегда исчезну из твоей жизни. Но не разлучай меня с Анатолем!