Моросил мелкий дождь. Туман поредел.
Черный автомобиль стоял на прежнем месте, а Лайзо действительно спал, свернувшись клубком на заднем сидении. Я пересекла площадь, наклонилась и постучала кулаком по стеклу, а потом еще и пнула дверцу. Лайзо вскинулся, сонно щурясь. Узнав меня, он быстро выбрался из автомобиля, открыл для меня дверь - да так и замер.
- Леди, простите, коли не в свое дело лезу... Но где накидка ваша? И шляпка с тростью?
- Что? - я словно очнулась от забытья и покачала головою. - Все в порядке. У меня же не одна накидка, да и зонтик-трость есть еще.
- Понятно, что есть. Чай не из наших, не из голодранцев, - тихо отозвался Лайзо, заводя двигатель, и, обернувшись ко мне, вдруг побледнел: - Леди, да на вас лица нет. Что случилось-то? Может, я подсобить могу?
- Нет. Не можете, - я покачала головой, чувствуя, что леденею. - Да и не ваше это дело. Просто езжайте отсюда как можно быстрее.
- Как скажете, - Лайзо с деланным равнодушием отвернулся и уставился на дорогу. Автомобиль наконец-то тронулся с места. - Только, это, леди... Вы зря по дождю-то побежали, у вас теперь все лицо мокрое. Возьмите-ка, - он, торопливо и не глядя, положил мне на колени что-то. - Матушка вышивала, сама, своими руками. Не побрезгуйте.
Я опустила взгляд. На темно-пурпурных юбках лежал белый батистовый платок с нежной зелено-голубой вышивкой. Оливковая ветвь и голубка.
- Верну вам его позже, - невнятно пробормотала я, чувствуя, что горло сдавливает. - Вы очень любезны.
Лайзо, не отрываясь, смотрел на дорогу, словно меня и не было. И, пожалуй, где-то в самой глубине души я ощущала смутную благодарность за это почти настоящее равнодушие.
Дома мне в таком состоянии делать было нечего. Все валилось из рук, смысл документов при чтении ускользал от разума. Промаявшись час, я решилась на крайние меры - поехала в "Старое гнездо", хотя не собиралась там появляться до завтрашнего дня. И, готова поспорить, никогда еще посетители не пили столько кофе, приготовленного собственноручно графиней!
Конечно, не обделяла я и себя.
- Леди, а которая эта по счету чашка? - осторожно осведомился Георг после очередной моей кофейной паузы. - Помнится, еще с полгода назад вы постоянно жаловались на сердце...
- Пустяки, - я улыбнулась. Судя по тому, как закашлялся Георг, беспечность удалась мне плохо. - Здесь больше половины молока. Это совершенно безвредно.
- Разумеется, разумеется, - ворчливо откликнулся он.
О Рокпорте Георг не стал спрашивать, к счастью. Но, так или иначе, мысли мои крутились вокруг сегодняшней встречи. Я уже сожалела о своем поведении. Вряд ли маркиз желал причинить мне боль. Так стоило ли хлопать дверью и гордо отказываться от подарков?
Впрочем, драгоценности я не смогла бы принять в любом случае.
"Как все сложно и запутано, - крутилось в голове невеселое. - Куда там расследованиям Эллиса..."
Вечером еще оставалась смутная надежда, что на следующее утро ко мне вернется прежнее самообладание и я придумаю, что делать дальше. Увы, она не оправдалась. В первую очередь потому, что за целую ночь глаз я так и не сомкнула.
Утро встретило меня головной болью и посыльным от маркиза Рокпорта. Даже не знаю, что было хуже. Но посыльного, по крайней мере, можно было отправить обратно - с нераспечатанным конвертом и неоткрытой коробкой. А против дурного самочувствия я знала лишь одно безотказное средство - работа, работа, работа.
Около пяти вечера я отправила Эллису записку, интересуясь ходом расследования. Лайзо привез ответ сразу же. На обороте моего послания было написано лаконичное: "Занят". Сердце кольнуло неприятным чувством: вдруг детектив боится теперь говорить со мною, чтобы не навлечь на свою голову гнев маркиза?
Словно угадав мои мысли, Лайзо отвернулся и произнес в сторону тихо, словно бы обращаясь к самому себе:
- Ну и бардак в том Управлении! В доме для скорбных умом и то порядка больше. Все бегают-бегают, пишут-пишут, бумагу зря переводят. А всего-то большой чин с проверкой приехал, эка невидаль... Леди Виржиния, мне вас здесь дожидаться или позже приехать? Если позже, то к которому часу? - добавил он почтительно, обернувшись.
- Подождите тут, в кофейне, - подумав, приказала я.
Остаток дня тянулся мучительно медленно. Мне порою казалось, что вот-вот я упаду и засну прямо посреди зала. Но стоило, к примеру, подняться наверх, в комнаты Мэдди, и прилечь на диване, как сонливость исчезала, а тягостные мысли наваливались с новой силой.
- Это вам, наверно, шум мешает, - сочувственно откликнулась миссис Хат на мои сетования. - Вы поезжайте в особняк, леди Виржиния. Сегодня дождь, гостей немного, в одиннадцать и так, и этак закроемся. Чего вам себя мучить?
Довод был разумный. Однако даже дома сон не шел ко мне. Мешало абсолютно все - будто бы слишком жарко натопленная комната, неумолчный шелест унылого осеннего дождя, призрачный запах табачного дыма... В половине первого я не выдержала и поднялась; побродила немного по комнате, думая, не послать ли Магду за снотворным в аптеку, но потом просто накинула на плечи шаль и спустилась в гостиную.
Дом спал. Ни возни на кухне, ни топота в комнатах для слуг - почти совершенная тишина, оттененная лишь шепотом дождя и тиканьем старинных напольных часов. Как сомнамбула, я несколько раз обошла гостиную по кругу, а потом меня потянуло на улицу. Вспомнился липкий, удушливый сон о тропическом острове и море, о художнике и его загадочном госте. Уснуть снова мне тогда помог свежий воздух. Отчего бы не выглянуть на улицу сейчас?
Окно высветила вспышка далекой молнии. И - бесконечность спустя - глухо заворчал гром, как большой, не вовремя разбуженный зверь.
...Я выскочила на порог, как была - простоволосая, босая, в одной шали, накинутой поверх пеньюара.
Дождь меня оглушил.
Холодный, обволакивающий, всепроникающий, он просочился, кажется, до самого сердца. Легкая ткань быстро промокла и облепила ноги; плотная шаль медленнее вбирала воду, но зато и тяжелела с каждой секундой, и через минуту мне уже казалось, что мои плечи укрывает не одна, а целый десяток шалей. Ветра почти не было, словно и его дождь загнал в какую-то подворотню, как бродячего пса. Безлюдная площадь перед особняком замерла в безвременье. Дома выглядели покинутыми триста лет назад; черные окна слепо глядели в серую хмарь; вода смыла с города человечьи запахи, оставив лишь речную сырость, затхлый каменный холод, кисловатость земли и резковатое, пряное благоухание палых листьев.
Дождь шептал о чем-то неумолчно - и в этом шелестящем звуке растворялись мысли, абсолютно все, оставляя меня опустошенной. Или обновленной? Это было похоже на колдовство. Я уже и не помнила, что мучило меня всего час назад.
- Не боитесь, что вас кто-нибудь схватит, леди?
- Уж скорее я что-нибудь подхвачу. Простуду, например, - ворчливо, как Георг, откликнулась я. - Что вы здесь делаете, мистер Маноле?
- Мать навещать ходил, вернулся вот, - просто ответил он и шагнул ближе - так, что теперь можно было его видеть, а не только слышать. - А вы, леди?
Я промолчала, чувствуя себя донельзя глупо. Лайзо был одет по погоде - плащ с капюшоном от дождя, сапоги. А я... Мне совершенно некстати лезли в голову мысли об этикете и правилах поведения для благовоспитанных леди... Конечно, нет никакой уверенности, но наверняка там был пункт о том, что графиня не должна представать в мокром пеньюаре и потрепанной шали перед посторонними мужчинами.
- Мне... - начала я - и осипла разом. Щеки обожгло смущением.
Но Лайзо ответил неожиданно мягко и деликатно, тем тоном, каким говорят очень-очень хорошие врачи - или священники по призванию.
- Вам не спится?
Я кивнула, кутаясь в промокшую шаль, и запоздало сообразила, что жеста Лайзо может и не увидеть.
- Да. Бессонница, ничего особенного.
- Ничего особенного, значит, - задумчиво произнес Лайзо и шагнул еще ближе. Я отступила к двери. - А что ж вы тогда второй день места себе не находите? И сегодня, вон, чуть в кофейне не упали. Разве ж это хорошо?