166. Таким образом, идея об одной одежде в искусстве и о другой в действительности, причем одежда в искусстве признается идеальной, извращает вкус в ней, а изучение редко видимой наготы извращает настолько же вкус и в искусстве.
Из всех известных мне произведений искусства, художественных по исполнению и не преступных по замыслу, без сомнения, самыми вульгарными и наиболее отвратительными, в самом формальном значении этого слова, являются бытовые этюды, считающиеся лучшими в нашу эпоху, – этюды Мюльреди, выставленные как образцы в Кенсингтонском музее.
167. Я не хочу в настоящее время исследовать, насколько изучение редко видимой наготы ведет к извращению нравственности, но я прошу вас заметить, что даже среди народа, где оно происходило наиболее свободно и просто, изучение это вело, несомненно, более к злу, чем к тому добру, которое ему приписывают. Едва ли нравственная сила Греции зависела от ее поклонения красоте и телесной силе. Она зависела от занятия военными упражнениями, обусловливавшими строгую и постоянную аскетическую дисциплину чувств; от совершенного кодекса военного героизма и патриотической чести; от желания жить по законам доступной божественной справедливости и от живой веры в присутствие духовного начала. Простое поклонение физической красоте тела и искусства, старавшиеся выразить ее, не только сильно содействовали падению Греции, но и были причиной ошибок и преступлений в ее лучшее время, что должны навсегда омрачить наши наиболее радостные понятия о ней и сделать ее пример почти бесполезным для будущего.
168. Я назвал четыре причины ее могущества: дисциплину чувств, романтический идеал героической чести, уважение к справедливости и веру в Бога. Но была еще и пятая причина – самая ценная из всех – вера в чистоту и силу жизни в человеке, и это истинное уважение семейной привязанности, самым поразительным образом составляя всегда главную силу любой нации, живущей под солнцем, было, однако, упущено из виду в качестве главного элемента доблести грека, хотя сама Илиада есть не что иное, как история возмездия за похищение Елены, и хотя каждый греческий герой называет себя большею частью родительским именем отца – Тидидом охотнее, чем Диомедом; Пелеевым сыном охотнее, чем Ахиллесом.
Среди новейших знаний, домогаться которых вас соблазняют современные сирены, самое низкое и самое мрачное есть старание найти основу жизни вне любви. Простите, что я коснусь сегодня теологии; эта наука стоит гораздо ближе к вашему искусству, чем анатомия.
169. Все те из вас, которые внимательно читали Евангелие, наверное, иногда задавали себе вопрос, что могут значить следующие слова: «Если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем»[74].
Слова эти могут иметь много значений, которых я не знаю; но одно значение я знаю положительно и говорю вам об этом так же правдиво и искренно, как если бы говорил о том, что понимаю значение стиха Гомера.
Те из вас, которые еще ходят в часовню, каждый день читают Символ веры, и, полагаю, с каждым днем все менее и менее веруют в него. Но вы можете перестать верить в два его члена, и это – если признать истинность христианства – все-таки простится вам. Но я могу смело сказать вам, что вы не должны терять веру в третий!
Прежде всего вы говорите, что верите во Всемогущего Отца. Хорошо, вы можете совсем утратить смысл того, что Он вам Отец – и все-таки будете прощены.
Затем вы говорите, что верите в Спасителя Сына. Вы можете окончательно утратить смысл этого богосыновства и все-таки это простится вам.
Но усомнитесь, если дерзаете, в третьем члене!
«Я верую в Духа Святого, Господа Животворящего»[75].
Усомнитесь в этом, и ваше собственное существование снизойдет до состояния праха, гонимого ветром, и элементы разложения проникнут в ваше сердце и душу.
Вся природа единым голосом и единодушно учит вас благоговеть перед жизнью, дарованной вам духовным Отцом. Пение и оперение птиц, аромат цветов, самое их существование находятся в связи с тайной этой дарованной жизни. И вся сила, и все искусства людей измеряются их почтением к страсти, и их попечением о чистоте любви, в которой заключается и основа их.
170. Джентльмены, – это эпитет, которым я называю в настоящее время вас и который налагает на вас обязанность домогаться в течение всей вашей жизни, чтобы и все люди по справедливости могли употреблять его, обращаясь к вам, – этот эпитет «джентль» (благородный), как вам известно, выражает глубокое уважение к расе и званию отца – за родовые достоинства и чистоту – уважение, бывшее очевидной силой Рима, когда он обладал ею, и более скрытой силой Греции. Но хорошо ли вы заметили то, что ваше саксонское слово, kindness – доброта имеет такое же отношение к kin, как gentle к gentilis?