А теперь, дружище, будь здоров, время от времени думай обо мне и напиши поскорее, я так радуюсь, когда получаю письма.
Передавай привет господину Шмидту и Эдуарду. Как дела у дяди Хейна и тети? Напиши что-нибудь о них. Часто ли ты к ним заходишь? Передавай им горячий привет.
Вечерний час
Медленно разносился звук благовеста над полями,Купавшимися в золоте предзакатного солнца.Торжественный, трогательный час! Когда в деревне каждая мать внезапноОстанавливает стрекочущее колесо, осеняя себя крестным знамением.Тогда же крестьянин в поле, останавливая своих пышущих паром коней,Что тянут плуг, обнажает голову, бормоча «Аве».Торжественный, трогательный час! Когда колокол возвещает о конце дняВезде и повсюду, принуждая могучие, покрытые испариной головыСклоняться перед Ним – тем, кто заставляет течь пот.И для художника, который на тенистом склоне холмаС самой зари увлеченно пишет картину,Призыв к вечерней молитве прозвучал как знак к возвращенью; неторопливо он вытерКисть и палитру и сложил их вместе с холстом в свой этюдник,Убрал складной стул и начал, зевая, свой спуск по тропинке,Которая, мягко петляя, вела через цветочные поля к деревне.Но, как уже часто бывало, не дойдя до подножья холма,Замер он в восхищении, чтобы еще раз вобрать в свою душуТу полную жизни картину, которая открылась его взору.Перед ним простиралась деревня с холмами на севере и юге,Между гребней которых на запад уходило алое солнце,Изливая на мир богатство своих красок и лучезарную славу.Колокол на серой, обвитой черно-зеленым плющом колокольнеТеперь замолк. Без движенья застыли в вышине коричневыеЛопасти мельниц; листва была неподвижна, и клубы синего дыма от торфаПоднимались из труб над хижинами, такие прямые,Что казалось, будто они зависли в мерцающем небе.Как будто и деревня, и поля, и холмы – все вокруг, –Закутавшись в плед из вечерней росы, отходили ко сну,С прощальным поцелуем солнца, молчаливые и благодарные,Вспоминая изобилие и покой, которым они могли каждый день наслаждаться.Но вскоре эту тишину все же осторожно нарушилиУпоительные звуки вечера. Вдали, из лощины доносилсяЗатяжной звук рожка, призывавшего скот,И в ответ на призыв пастуха на песчаную тропинку в оврагеТотчас вышло разноцветное стадо коров,С треском и щелканьем хлыст паренька гнал их вперед,Пока они, поочередно вытягивая шеи и дружелюбно мыча,Уже издалека приветствовали коровник, где их каждый вечерПоджидала доярка, чтобы облегчить тугое вымя.Деревня была осью, от которой расходились дороги,Где бурлили движение и жизнь.А еще крестьянин, сидя боком на своей гнедой лошади и насвистывая мелодию,Вез на телеге домой борону или плуг с поля.А вот румяная девушка с пучком душистого клевера в рукахИ с ромашками и маками в волосах издалека поприветствовала кого-то,Весело и игриво выкрикнув: «Доброго вечера!»Дальше… Но на дорожке, по которой шел художник,Вдруг послышался радостный смех:Покачиваясь из стороны в сторону, к нему с грохотом приближаласьТелега, до самых краев наполненная собранной гречихой.На ней сидели дети с венками на светлых головках оттенка соломы,Радостно размахивая ольховыми веткамиИли низвергая на землю потоки цветов и зелени,Пока вокруг повозки парни и девчонкиПрыгали и смеялись, будоража задремавшую округу.С тихой улыбкой наблюдал художник из-за кустов,Как компания медленно петляла по изрезанной колеями дороге.«Да, – бормотал он, – да, Господу на небесах, должно быть,Понравились радостные возгласы, которыми эти сердцаС такой простотой выражали свою благодарность, собирая последниеПлоды, ежегодно созревающие благодаря их трудам.Да, потому что самая прекрасная молитва – это простая и невинная радость!»Вот так, размышляя о покое и радости, которыми душаНаслаждается в поле, или, вернее, еще раз с восторгомпрокручивая в голове недавнюю прекрасную сценуИ оценивая ее с точки зрения художника,Он, сам того не заметив, добрался до деревни.Пурпур и желтизна на западе сменились серой мглой,А с востока, позади церкви, поднялся полныйМедный диск луны, окутанный туманом,Когда он пришел в трактир «Зваан», найдя там приют.