Я пришел на репетицию, все внимательно слушал и не очень понял, зачем в этом бытовом спектакле нужна музыка.
Потом появился Товстоногов. Меня с ним познакомили.
Он потребовал сделать полный прогон, долго и придирчиво разбирал все огрехи и под конец сказал:
— Я что-то не вижу мест, где должна быть музыка.
Ученик стал горячо доказывать ее необходимость.
Тогда Товстоногов повернулся ко мне:
— А вы как считаете?
— Георгий Александрович, — сказал я, — я с вами совершенно согласен.
Он удивленно взглянул на меня. Что за человек, спокойно отказывающийся от выгодного заказа?
С Товстоноговым мне работать не пришлось.
Бывают режиссеры и другого типа, как, например, Л. В. Варпаховский, с которым можно было поиграть в четыре руки симфонии Шостаковича. Это — линия В. Мейерхольда (чьим учеником он, кстати, был) и С. Эйзенштейна. Такие драматические режиссеры способны создавать и оперные спектакли, что не удалось, например, Товстоногову, попытавшемуся поставить оперу Прокофьева «Семен Котко».
Но это совершенно необязательно и нисколько не умаляет режиссерских заслуг Товстоногова и Акимова.
Гораздо хуже, когда человек не чувствует музыки именно как постановщик спектакля или кинофильма, при этом он может быть даже от природы музыкальным.
Тяжелым для меня оказалось сотрудничество с А. Ф. Борисовым в работе над кинофильмом «Кроткая» по Достоевскому.
Замечательный актер, он сыграл превосходные роли в спектаклях Пушкинского театра (бывшая Александринка). В ужасном кинофильме «Мусоргский» очень выразительно пел отрывки из «Райка».
Но как режиссер оказался с музыкой не в ладу.
Поскольку он дебютировал в этом качестве, ему захотелось прикрыться известным именем. Он попросил редактора пригласить на фильм композитора Соловьева-Седого. Но тут уж редактор развел руками.
— Александр Федорович, да что вы! Василий Павлович — прекрасный композитор. Но Достоевский и Соловьев-Седой?
— Ну, тогда Шостакович.
Редактор связался с Шостаковичем, но Дмитрий Дмитриевич сказал, что дел по горло. Посовещавшись, они решили (а редактором был его друг И. Д. Гликман) рекомендовать мою кандидатуру.
Я в это время находился в Москве — моя Вторая симфония участвовала в конкурсе произведений молодых композиторов.
Узнав о предложении, я все бросил и уехал в Ленинград.
Жюри сочло мой поступок неуважением, и вместо обещанной премии я получил какой-то диплом. Он и сейчас где-то лежит у меня, за подписью Фурцевой.
Пока мы встречались с Борисовым за роялем, конфликты не возникали. Но когда началась оркестровая запись, все пошло вкривь и вкось. Он, видимо, никак не мог сопоставить музыкальный ряд со зрительным. Как только стали репетировать довольно большой фрагмент езды в экипаже по Петербургу, Борисов вскочил и заорал:
— Это не то! Совсем не то!
Я тоже вскочил, покрывшись холодным потом.
Но дирижер Н. С. Рабинович, записавший музыку к десяткам, а то и сотням фильмов, показал жестом, чтобы я сел на место, и спросил Борисова: «Что вас не устраивает?»
— Это не то! Нерва нету!
— Сейчас будет нерв. Спокойно.
И обратился шепотом к оркестрантам:
— Сыграем вдвое быстрее.
Эту бессмыслицу я слушал ни жив ни мертв.
— Ну как? — спросил Николай Семенович.
Борисов завопил: «Еще хуже!»
— Не волнуйтесь, сделаем еще вариант.
И снова шепотом музыкантам:
— А теперь опять как прежде.
Сыграли.
— Ну как?
— Это совсем другое дело.
— Ну и прекрасно. Пишем.
Вот так все происходило.
Потом была перезапись — соединение шумов, диалогов и музыки. Ее пришлось прервать. Борисов уехал на три дня встречаться с руководителями партии и правительства на «блаженном острове», описанном В. Тендряковым.
Вернувшись, рассказывал обо всем в восторженных тонах. Как Ворошилов сказал им: «Давайте, ребята, споем что-нибудь по-нашему, по-простецки». И они пели. Потом удили рыбу, сидя у озерца...
Я довольно бестактно спросил:
— Александр Федорович, а вы не видели человечка в плавках под водой?
— Как это, человечка под водой?
— Ну, того, который вам рыбку на крючок насаживал.
Борисов даже поперхнулся от возмущения.
— Что это вы! Нашли над чем шутить!
Не берусь судить, насколько удачна вся музыка «Кроткой». Но эмоциональному восприятию финала фильма во многом способствовала развернутая пассакалия, это я знаю точно. Да еще замечательная игра Андрея Попова.