Если же вернуться к тому, что автор открытого письма называет «дискриминацией» творчества, то хочу еще раз подчеркнуть, что ей подвергаются произведения многих художников, чьи работы хранятся в Русском музее. Ведь сегодня наша сокровищница национального искусства может показать всего около одного процента своей огромной коллекции. Проблем много, но это уже предмет отдельного разговора.
— В одном из выпусков рубрики «Музеи» мы постараемся вернуться к этой теме, волнующей многих ценителей искусства.
ВИД ИЗ КОЛОДЦА
Валерий Суров
Рассказ
Рисунки Е. Свердлова
Мишка позвонил мне в институт, сказал, что ему тошно и что надо встретиться, а то муторно...
Вышли мы из подвальчика на Невском, а куда идти? Не в подворотню же! Да и не станешь в столовке из рукава разливать, не то положение у нас в обществе. Засуетились. Между Садовой и Литейным мечемся. Такое положение, что положение не позволяет кое-где пить. Но и не те у нас деньги, чтобы в ресторан шагать,— есть, но дальше вешалки не хватит.
У Мишки дома беда — жена совсем очумела, выгоняет его напрочь — на волоске в квартире висит. В последнее время в собственную квартиру ходит только ночевать, да и то на раскладушке. У меня не лучше. Жена красива только снаружи.
Идем опять от Садовой к Литейному. Дело к вечеру. По Невскому девушка густо пошла. Впереди что-то черное мелькает. Присмотрелись — друг наш. Ксима. Сто лет не виделись! В форме торгового моряка, в шевронах.
— А-а! — закричали мы.— Попался?!
— О-о-о! — завопил он.
— Как веревочке не виться, а язык до Невского доведет,— заметил я радостно.
— Понимаете, орлы! — гаркнул Ксима.— Я прямо из порта. Не успел заскочить домой — прихватить навильник денег. А то мы бы сейчас врезали за встречу!
— Мы тоже с Мишкой позабыли кошельки на роялях!
— Но врежем! — твердо сказал Мишка. — У нас с собой ноль семь.
— А где резать? — спросил Ксима (его на самом деле звать Анаксимандр — бывают же имена!).— В кафе, может, двинем, в мороженицу?
— Не станем бросать денег на ветер спустя рукава,— сказал я.— Знаю где.— И многозначительно подмигнул лошади на Аничковом мосту.— Тут поблизости дом ушел на капитальный ремонт — его еще нескоро станут ремонтировать, а жители давно съехали в Парголово.
— И точно! — подхватил Мишка.— Заодно посмотрим старинные квартиры Петербурга.
— Я ведь здесь давно не был! — признался Ксима.— Даже соскучился. А помните, мы вместе, а?..
— Точно! Помним! — согласились мы.
Спустя пятнадцать минут мы оказались в знакомом дворе-колодце могучего старинного здания середины прошлого столетия. В первом дворе садоводы-дачевладельцы что возможно выдрали и увезли на автобусах в Синявино, а в глубину такие питерские лабиринты — будьте нате! И с путеводителем нужной квартиры не отыщешь. В этот двор уж если войти, то выйти можно лишь где-нибудь за Нарвской заставой или же — на Петроградской стороне. У нас в руках пакеты, бутылочки «Пепси», еще кое-что для удобства времяпрепровождения. Купили мороженое — выели его из стаканчиков, чтобы своя посуда была. Не воровать же в нашем положении у сатураторов. Представляете? Два интеллигента при галстуках и выпускник Макаровского училища хитят граненый семикопеечный стакан, а за ними, в поте лица, гонятся труженики газированных автоматов, и постовые передают по рации: «Группа с граненым стаканом под командой моряка торгового флота прорывается в сторону Мойки!..»
Ксима от радости даже голову задрал — любуется, вспоминает детство, как мальчишкой кидал шарманщику копейки в бумажках, как играли в войну у дровяных сараев, как гудело эхо примуса «Прометей»...
Ушли подальше. В пятый или же в шестой двор, чтобы поспокойнее посидеть да побеседовать. Этот двор был последним, самым натуральным колодцем. На асфальте не разглядеть, рубль или бумажка валяется,— такая темень. Но зато чистый двор. Предыдущие дворы захламлены негодной мебелью, осколками битого стекла, банками, спинками железных кроватей, отжившими век помойными ведрами с облысевшими швабрами... Впрочем, описать весь хлам не хватит и ста страниц. Но любой куче можно рассудить, что напрасно ленинградцев считают накопителями, говорят, что они с трудом расстаются с барахлом и собирают его из поколения в поколение, забивая кладовки, антресоли, шкафы и ниши. Все это — гнусная клевета! Мы сами видели совсем новый ящик от артиллерийских снарядов. А он мог бы служить и служить в должности унтер-сундука. Видели также почти пригодные вещи, способные приносить пользу многая лета, как то: керосиновая лампа-семилинейка без стекла и без пробки; колун ржавый, без топорища; коврик на клеенке по мотивам «Лебединого озера»; венский стул; касторовая шляпа; шестнадцать рамочек для унитазов; полбанки мастики «Шик» для паркета с воткнутой в нее деревянной обувью на щетинистом ходу; нога гипсового Амура; медная вывеска акционерного общества «Россия»; букет бумажных роз; угольный утюг со сгоревшей деревянной ручкой; шкаф-квартира; ошейник без пряжки; овальный портрет кошечки с бантиком, анфас; три метра фитиля для керосинки; покореженный осциллограф; обложка книги «Как стать красивой»; корпус огнетушителя; трамвайный талон; цветок герань без горшка, но с корнями; «Правила пользовании газовыми приборами в дачных помещениях»; гиря, оглобля, безмен и многое-многое другое, что места не заняло бы особого на лоджии, а прихватить следовало б.