Потому что та резня и та жестокость, которая творилась руками баши-бузуков, Европу повергала в полный шок. И в этом отношении русская миссия на Балканах во всей Европе воспринималась не только как экспансия Русской империи, а как гуманистический поход для избавления людей от этого зверства. В этом смысле Верещагин чуть сложнее, чем мы хотим воспринимать то, что считаем патриотическим. И в этом смысле он абсолютно современен.
Как узнать Гёте в современной культуре
Как все-таки важно для художника иметь влиятельных друзей-покровителей. Именно такого имел немецкий художник эпохи классицизма Иоганн Тишбейн, для которого его друг выхлопотал стипендию в сто дукатов и согласился позировать для портрета, который сильно добавил художнику славы. Покровителя звали Иоганн Вольфганг фон Гёте. Полагаю, что слава заслуженная, потому что очень убедительный портрет.
Портрет столь же известный и столь же навязший в зубах несчастным немецким школьникам, по крайней мере прошлых двух веков, как для русских школьников портрет Кипренского, изображающий Пушкина. Настолько, что, когда вы будете пересаживаться с одного рейса «Люфтганзы» на другой во Франкфуртском аэропорту, вы сможете присесть с кружкой пива в кафе, над которым парит огромная фигура путешественника в белой накидке, в широкополой шляпе, отдыхающего на каких-то каменных глыбах. Это замечательная пародия на самый известный портрет Гёте. «Гёте в Кампанье» работы Тишбейна.
Иоганн Вольфганг фон Гёте был 37-летним чиновником, очень высокопоставленным, в сущности, в министерском ранге, советником Веймарского герцога. Надо ли поражаться тому, что Веймарский герцог отпустил своего друга-администратора почти на два года в Италию? Это знаменитое итальянское путешествие, которое породило книгу воспоминаний Гёте в этой стране. Но слова, которые я сейчас произнесу, не в этой книге. Гёте говорил, что тот, кто хорошо видел Италию, и особенно Рим, никогда в жизни не будет совершенно несчастлив. Эта поездка его, конечно, перевернула. Она сделала его счастливым. И она показала, что служение искусству для Гёте было культом жизни и сознательным выбором.
Искусство приходит не только из головы, а оно приходит из почвы, из крови, из воздуха. Именно в Риме он ощутил эту целостность интеллектуального и чувственного. В «Пятой римской элегии» он пишет то, что до римского опыта совершенно невозможно представить.
Италия с этого времени становится страной обетованной для немцев. Она помогает им найти то, чего нет на их туманной родине. Но она помогла Гёте создать, провести настоящую реформу, если не революцию, немецкой культуры.
Когда я был в Веймаре один день, меня поразили скудость почвы, скромность провинциального немецкого города, шатающиеся доски резиденции Гёте, пола. И я понял, какой подвиг совершили немцы, два поколения немцев в середине XVIII века. Ведь Германия после Тридцатилетней войны (1618–1648) просто не существовала как культурное целое. И за два поколения она превратилась в ту великую культурную нацию, которую мы уважаем. И вот Гёте как раз и сделал это, совершил этот подвиг.
Без этого опыта, чувственного переживания мира Гёте, конечно, вечно был бы доктринером. Но его Италия оказалась в большей степени уместна в ту пору его творчества, когда он там появился. Если мы сейчас посмотрим на эту картину, мы поймем, что она, конечно, насквозь идеологична. Это большой портрет в рост человека. Гёте прилег в такой вальяжной, но, судя по всему, не очень удобной позе, на глыбе гранита. Это сломанный египетский обелиск без иероглифов. За ним по левую руку некий античный рельеф, изображающий жертвоприношение Ифигении, и капитель. А на заднем плане Аппиева дорога с узнаваемым мавзолеем Цецилии Метеллы и осколками акведука, а дальше долина и Албанские горы.