По условиям его пенсионерства он, во-первых, не должен был ничего выставлять в Париже. Это нарушали все сплошь и рядом. А во-вторых, он должен был представить большую картину, за которую он получил бы официальное звание.
А в чем смысл запрета ничего не выставлять в Париже?
Академия считала, что художник должен сосредоточиться на главной работе, которая оказывается его последней квалификационной работой, когда он становится академиком. И Репин на самом деле написал две большие картины в Париже. Это «Парижское кафе», ультрасовременная, где он великолепно описал психологию парижской улицы. Недавно она вернулась к нам на родину, купленная Моши Кантором[7] для своего собрания. Репин пишет Стасову, нашему либеральному националисту, защитнику «Могучей кучки», патриоту. И понятно, что этот сюжет Стасову должен был очень понравиться. И вот 11 декабря 1873 года Илья Ефимович пишет Владимиру Васильевичу:
«Сообщаю вам под глубочайшим секретом тему будущей моей картины – “Садко, богатый гость на дне морском”. Водяной царь показывает ему невесту. Картина самая фантастичная от архитектуры до растений и свиты царя. Перед Садко проходят прекрасные девицы всех наций и всех эпох. Пройдут и гречанки, и великолепные итальянки Веронезе и Тициана. Наивный малый Садко вне себя от восторга, но крепко держит наказ угодника выбирать девушку-чернавушку, идущую позади. Это русская девушка. Идея, как видите, не особенная. Но идея эта выражает мое настоящее положение и, может быть, положение всего русского пока еще искусства. Действительно, я глазею во все глаза на все, что я вижу за границей, и особенно здесь, но крепко держу думу о девушке-чернавушке, которую я буду воспроизводить уже дома, и только тогда буду считать начало своей деятельности. Дожить бы только».
А сколько лет в этот момент Репину?
Двадцать с чем-то.
И уже в это время он считает, что он – это и есть русское искусство и он его как бы представляет?
Вот, как ни странно, да. Они с Крамским. Сейчас бы они чатились в Фейсбуке, а тогда они переписывались старомодным способом. И они всерьез обсуждают идею миссии русского искусства, идеологию русского искусства. И эта вещь не сильно ложится в эти обсуждения, потому что для Крамского и Репина социальное служение первично. А здесь Репин говорит о национальном. Обратите внимание, русское пока еще искусство. Не пока еще искусство, а пока еще русское.
То есть он чувствует угрозу?
Да, конечно, потому что любой русский художник, приезжавший в Париж, видел, насколько на техническом профессиональном уровне французское искусство на голову выше русского. Это была большая проблема. Но ответом на эту проблему был вот такой стереотип. Они техничны, а мы душевны. Нам даже не надо быть слишком мастерскими. Но вот здесь, конечно, это парадоксальная вещь. Представьте себе большие бульвары, знаменитое варьете и кабаре в Париже Фоли-Бержер, электрическое освещение, импрессионисты, черт возьми. Вы попадаете в Париж в этот момент. И создаете памятник национальной ностальгии. Как вы хотите вернуться домой? Вот это парадокс, конечно. Это парадокс, в общем, не только лично Репина. Он-то как раз из всех русских художников, ну почти из всех, кто находился в тот момент в Париже, был в максимально комфортных условиях. Задерживаемая, но все-таки стипендия из Академии художеств. Он был вхож в круг Тургенева. Он был изолирован от профессиональной французской среды.
А он говорил по-французски?
Он говорил по-французски. Но он просил, чтобы ему из России прислали грамматику. И когда он работал над этой картиной, вместо того, чтобы взять и пойти в национальную библиотеку, он просил Стасова прислать ему не только былину «Садко». Понятно, что ее, наверное, не было в библиотеке. Но он просил его прислать книжки по ихтиологии, по архитектуре, по истории костюма. То есть то, что и в Париже мог бы найти.
Кстати, он, по-моему, даже в Берлин ездил смотреть в аквариуме.
Вот Берлин берется в литературе не пойми откуда. Он не был в Берлине в эту поездку. А вот он действительно был в Лондоне, видел аквариумы в Хрустальном дворце. И ему даже далеко не надо было ездить, он мог пойти в Булонский лес, где работал отличный аквариум. И давайте теперь мы посмотрим, на самом деле, раз уж мы заговорили об аквариуме, из чего эта картина монтируется. Ну я сразу скажу, что, на мой взгляд, это первая васнецовская картина, написанная не Васнецовым. Сказка. Тогда для русского художника сказка еще не актуальна, как она будет актуальна в 1880-е годы. Но Васнецов здесь присутствует физически, потому что именно с Васнецова, приехавшего в Париж, Репин написал своего Садко. Вот он здесь стоит справа. Перед нами здесь кавалькада, череда красивых женщин, одетых в исторические и национальные костюмы. И Стасов потом перечислял, кто перед нами. Там, испанка, француженка, итальянка, персиянка. На переднем плане индийская красавица.