Он привез современных французов. И вот здесь очень интересная штука получается, потому что действительно, в отличие от Морозова, Щукин очень гостеприимно открывал двери своего дома. С 1908 года туда мог по выходным прийти уже каждый, и Щукин, или кто-то другой вел экскурсии по этой галерее. Перед революцией галерея уже вошла в достопримечательности Москвы. О ней уже много страниц в путеводителях говорилось. Но еще до того, как собрание превратилось по факту в общественный музей, Сергей Иванович привечал там молодых художников. Это Ларионов, безусловно, мог там пастись просто. И ясное дело, что его профессора в Училище живописи, ваяния и зодчества очень нервничали. И я уж не знаю, насколько это подтверждающийся факт. Но якобы среди профессоров будировалась тема – не запретить ли студентам ходить к Щукину. Потому что после очередного посещения на выставке студенческих работ появлялись зеленые носы, синие волосы, ну и прочие безобразия.
Плюс ревность.
Плюс, конечно, ревность. И конечно, то, что наша молодежь, будущий «Бубновый валет», «Ослиный хвост», Малевич и другие, видели на стенах у Щукина, запоминалось им на всю жизнь. Малевич посвятил чуть ли не поэтические строки автопортрету Сезанна и щукинской коллекции. Бурлюк на самом деле написал стихотворение в прозе про Руанский собор. Когда он пытался описать, что такое фактура в живописи. Но тут важно вот еще что. Дело в том, что Сергей Иванович покупал вещи, которые шокировали его соотечественников, современников и людей его класса, не для того, чтобы вложить деньги. Это, в общем, была обычная тема на Западе. Мы покупаем, инвестируя. А Сергею Ивановичу это просто нравилось. Поэтому, когда его противники, их было достаточно, но они помалкивали, потому что все-таки это глава супервлиятельного клана, и как бы сейчас сказали, в паблике о нем плохо говорить не надо. А вот за спиной, конечно. И есть замечательный анекдот, который рассказывали про самого Щукина, мол, Щукин показывает картину Гогена и говорит со свойственным ему заиканием: «С-сумасшедший писал – с-сумасшедший купил». Дело было не в том, что это спекуляция, а в том, что это некое безумие. И вот это безумие, оно в нашем авангарде отразилось. То, что покупал Щукин, было очень радикально даже по французским меркам. «Танец». Этот рубленый Пикассо. Картина, которой нет, к сожалению, на выставке из-за плохой сохранности, она не смогла приехать из Петербурга.
Картина Дерена «Шевалье Икс». Мужчина с газетой. Сначала выглядела как плоский, почти готический по формам, господин, совершенно элементарно написанный, держал в руках газету. По-настоящему приклеенную к холсту. Она свисала в наше пространство, ну, как у футуристов. Потом Дерен образумился, просто отклеил ее и написал газету маслом. Вот такие вещи покупал Щукин. То есть приходящий к нему человек видел французскую живопись наших дней как перманентную революцию. И вот этот именно радикальный выбор Щукина, он, конечно, сделал наш авангард особенно радикальным. Помимо общего контекста в консервативной стране, в консервативной среде молодежь бунтует особенно яростно. Но здесь нужно учитывать еще эту прививку щукинского образа французской живописи как революции.
О Джоконде
Есть произведения искусства, которым очень не повезло. Популярность их настолько велика, что они и минуты не могут остаться в одиночестве. От чего, уверен, страдают. Недавно я шел по музею Лувра, мимо зала, где выставлена «Джоконда». Я поймал ее взгляд поверх толпы с селфи-палками, и смог ей только посочувствовать. Расскажите, пожалуйста, нам о ней.
Всем очень хочется, чтобы она была кем-то другим. Не Моной Лизой дель Джоконда, в девичестве Лиза Герардини, а какой-нибудь роковой дамой. Лукрецией Борджиа. На фоне ее находят изображение лунного пейзажа. В скалах узнают змея-искусителя. Если мы почитаем Теофиля Готье[9] или Уолтера Патера[10] про нее, нам придется признать, что перед нами вечная женственность, или Лилит.
9
Пьер Жюль Теофиль Готье (1811–1872) – французский прозаик и поэт романтической школы, журналист, критик, путешественник.
10
Уолтер Хорейшо Патер (1839–1894) – английский эссеист и искусствовед, главный идеолог эстетизма – художественного движения, исповедовавшего девиз «искусство ради искусства».