По дороге они большей частью хихикали. То, что они сделали, можно было назвать возмутительным, но, в конце концов, эта шалость долго не продлится. Как только показ закончится успехом, Мэйсон Колдуэлл воскреснет и ее сестра Эми незаметно исчезнет – исчезнет навсегда.
Глава 3
Поскольку показ должен был вот-вот начаться, Мэйсон предстояло принять весьма важное решение. Фальконе уже отворил двери, и народ потек в здание. Прекратить продажу картин в этот момент означало не только поставить в неудобное положение всех, кто имел к этому отношение: этот шаг мог бы рассматриваться как вызов общественному мнению, особенно в свете того, что Фальконе уже один раз вынужденно отменил показ после публичного заявления о том, что показ непременно состоится. И все же… Что, если Гаррет в итоге окажется прав? Мэйсон оставалось лишь действовать наугад. Остановить продажу, как он предлагал, означало совершить нечто отчаянно смелое, и ей это импонировало. С другой стороны, отложив торги, она делала ставку на популярность своих работ, которую никто не мог гарантировать. Как быть?
– Вы действительно уверены в том, что эти работы будут пользоваться таким высоким спросом? – пристально глядя на Гаррета, спросила Мэйсон.
– Уверен, – без колебаний ответил он.
Мэйсон бросила взгляд на человека, который пропускал публику в зал.
– Фальконе хватит удар.
Гаррет приподнял бровь. Лукавый огонек в его глазах можно было счесть за вызов. Он уже улыбался в предвкушении шоу.
– Вы хотите, чтобы я это сделал за вас?
Что-то в его глазах пленяло ее, взывало к ней, говорило ей, что она могла бы… Что? Довериться ему? В этот момент она приняла решение.
– Спасибо. Я сама это сделаю.
Она повернулась на каблуках, подошла к Фальконе и объявила:
– Я отменяю торги.
– Отменяете торги? – От ужаса Фальконе выкатил глаза.
– Только до того момента, пока мы не сможем определить истинную ценность работ. Сейчас к ним проявляется такой интерес, что я просто не знаю, как мне быть.
– Но это невозможно, мадемуазель! Как вы видите…
– Я знаю. Однако дайте себе труд подумать: если мы подождем, а интерес к работам будет продолжать расти, ваша комиссия может оказаться втрое, если не вчетверо больше, чем вы получили бы сегодня.
Фальконе задумался.
– Это беспрецедентный поступок… Но эти работы принадлежат вам, так что… – Он небрежно пожал плечами. – Так что, полагаю, я должен действовать в соответствии с вашими пожеланиями. – Фальконе понизил голос до шепота и одобрительно покачал головой: – Узнаю в вас американку. Вы ведь все отличные бизнесмены, не так ли?
Фальконе щелчком сдвинул каблуки и потер руки.
– Дамы и господа, – сказал он, обращаясь к публике. – Добро пожаловать на показ картин. Однако на настоящий момент они не продаются.
Заявление владельца галереи было встречено ревом протеста.
– Не продаются! Я простоял в очереди три часа!
– Но это возмутительно!
– Как это так? Картины не продаются?!
В этот момент вперед выступил гангстер Даргело:
– Можете делать, что хотите со всеми остальными картинами, но три штуки я приобрел. Вот ваши деньги.
Телохранители молча обступили Даргело, давая понять, что торг в данном случае неуместен.
Лизетта бросилась к Даргело и схватилась за картины, пытаясь вытащить их у него из рук.
– Ты, тупица! Они не для тебя!
– Но, конфетка моя, кто еще имеет право владеть ими, как не тот, кто любит тебя всем сердцем?
В толпе послышались возгласы:
– Выходит, вы потакаете разбойникам, а порядочным горожанам даете от ворот поворот?!
– Вы закрываете дверь перед общественностью, чтобы позволить спекулянтам сколачивать деньги на мертвой женщине?
Эти слова подействовали на толпу, словно искра на бикфордов шнур. Началась цепная реакция. Люди, расталкивая друг друга, продирались к стенам, чтобы сорвать ближайшую работу, и выстраивались в очередь за гангстером с бумажниками в руках.
Несколько мгновений Фальконе глотал ртом воздух, набираясь храбрости, и наконец, перекрикивая толпу, обратился к Даргело:
– Месье Даргело, спешу напомнить вам, что вы находитесь на улице Лаффит, а не у себя в Бельвиле. Если вы немедленно не положите сюда эти картины, я вызову полицию.
– Полиция?
Это слово подхватили другие, и оно эхом прокатилось по толпе.
– Мои слова относятся ко всем здесь присутствующим, – заявил Фальконе.
Но вместо того чтобы утихомирить разбушевавшуюся толпу, его угрозы имели эффект прямо противоположный. Те, кто уже попал внутрь, громко выражали свое возмущение, а среди тех, кто еще находился снаружи, началась настоящая паника. В страхе, что двери сейчас закроют на засов, все разом бросились к входу, расталкивая друг друга. Через пару мгновений в помещение набилось столько публики, что стало трудно дышать. Те, кому не повезло попасть внутрь, отчаянно напирали, давя друг друга.
Фальконе безуспешно взывал к порядку. Мэйсон обвела взглядом творившееся вокруг сумасшествие. Но ни страха, ни даже волнения она не испытывала. На лице ее играла довольная улыбка: «Они дерутся из-за моих картин!»