— Ну вот, размялся. Шурка! Ты искусительница! Такие красные губы, такие зеленые глаза, и все это — не для меня?! Сущее изуверство!
И тебе подавай яркие краски, бедняга? Не там ищешь. Перед тобой всего-навсего бездомное привиденье. Нет ему развалин, где можно бродить, заламывать руки, стеная, хохоча и просвечивая при луне, оно и отирается среди живых…
Положим, направляясь сюда, оно все же откупорило тюбик губной помады и не поленилось мазнуть. Ergo, хватит придуриваться. Не маленькая.
— А ты когда-нибудь видел, как кот обхаживает кошку?
— Что? Ты в чем меня обвиняешь?
— Значит, не видел. Они сначала лежат на траве в небрежных позах метра за три друг от друга. И даже смотрят в разные стороны! А если кот прежде времени подлезет поближе, она, милостивый государь, очень злобно шипит. Потому что нечего огрублять древний прекрасный ритуал! Проходит не один час, прежде чем расстояние сократится этак до метра. Тут уж они переглядываются и шаловливо катаются по земле. Все еще врозь! Потом кто-то первым срывается с места и, задрав хвост трубой, мчится, а второй догоняет. Еще часок-другой беготни и возни, все так забавно и красиво, что позавидуешь. А что делает мужчина? Мыслящее, с позволенья сказать, существо? Знай канючит: “Ну? Не пора ли к делу? Чего тянуть, время попусту тратить? Когда же, наконец?”
— Я так тебе надоел? Ужас! Но и ты войди в мое положение. Что видит кот? Нечто серенькое и полосатенькое, какое встретишь на каждом углу. А передо мной соблазн невиданный. Чего ты хочешь от истомившегося сластолюбца? Так и подмывает возопить: “Когда же?!”
— Завтра.
— Она еще издевается! Светлое коммунистическое завтра на горизонте?… Садистка!
— Нет. Просто завтра. Если, конечно, у тебя на вечер нет других планов.
От радости его лицо резко хорошеет. Как в танце. Теперь мне деваться некуда.
Комнату Гоша снимал в Видном, из Москвы пришлось добираться добрый час. Встречая меня на платформе, он уже не выглядит таким счастливым. Похоже, смущен больше моего. Как-то жалобно, ненужно суетится.
— Хотел было купить тебе цветы…
— Не надо! — торопливо обрываю, вспомнив, как туго у Гоши с презренным металлом. — Я люблю полевые цветы, а к садовым равнодушна.
Тут бы ему и замолчать, но он, ткнув пальцем в сторону двух старушек-цветочниц, устало поникших над корзинками с привядшими под вечер астрами, ни к селу ни к городу, зато с пафосом брякает:
— Не мог заставить себя обратиться к этим жадным торгашкам! Ты не представляешь, как я их ненавижу!
Прикусить язык я успеваю. Но серую волну скуки, накатившую со дна сознания, остановить нечем. У нас нет шансов. Никогда мне не влюбиться в этого болвана. Даже слегка.
Я стерва? Допустим. Но одна знакомая дама, к примеру, признавалась, что для нее появление в мятых штанах или нечищеных штиблетах губит поклонника раз и навсегда. И девчонку из пединститута припоминаю, которая, увлекшись кем-то в студеную зимнюю пору, чуть в голос не заревела, когда избранник предстал перед ней без шапки и она обнаружила, что он плешив. И девиц, для которых даже пройтись по улице со спутником на пару сантиметров ниже себя — тяжелое испытание, я тоже знавала. Мне на такие детали в высшей степени плевать. Но попробуй поделиться со мной чем-нибудь из того золотого фонда общих мнений, что, собственно, и цементируют общество (“Дыма без огня не бывает…”, “Понаехало всяких…”, “Собак бить надо!”, “Евреи устроиться умеют…” и т.п.), и будь уверен, что, каким бы ты ни был орлом, я в ту же минуту увижу тебя пыльным лысым недотыкомкой ростом не выше табуретки. С таким устройством зрения не романы затевать, а в скит подаваться надо. Давно подозреваю, что праведники удалялись в пустыню, чтобы там, в полном одиночестве, наконец возлюбить ближних своих!
Эх, какая славная электричка на Москву подходит к платформе! Двери открылись… и мест свободных полно…
Нет. Отступать поздно.
Утром мы наспех пьем жидкий кофе, с трудом находя, о чем говорить. Ну да, ведь наши прежние разговоры по большей части сводились — если не прямо, то косвенно — к единственной пресловутой тяжбе. Он ее выиграл, и что теперь?
Похоже, Тульский и сам начинает понимать, как мало стоила победа. Чего он добился? Ему, видно, показалось, что — любви… Думал, такая крепость уж если падет, то не иначе как по сугубо торжественной причине. Опять ввела человека в заблуждение, а ведь старалась этого избежать… Дурачок. Никакой он не Казанова, так я и думала: это все защитная окраска. Он неуклюж и застенчив, даже я — сама такая — не могла этого не заметить. Еще один грустный прожектер, мечтавший заполучить взамен упорхнувшей супруги “глубокую натуру”, которая так запросто не сбежит. А что все в постель тянул, так он, видно, не знает иных способов завоевать женскую привязанность. Приуныл… Чего доброго, я и как любовница его разочаровала? Неприятно, а возможно.