С момента учреждения Нобелевской премии прошло 115 лет. Медаль с профилем симпатичного динамитчика стала главным критерием так называемой «научности». Разумеется, с этим не всегда соглашаются те, кому она не досталась и не достанется. Но сегодня не существует более авторитетного регистратора достоверности и важности знаний, чем премия Альфреда Нобеля.
Конечно, Нобелевский комитет не всегда был безупречен в своих оценках «персонального вклада» ученых. Случалось, что он обижал великих и прославлял незначительных. Впрочем, это касалось только персоналий. Непосредственно сами дисциплины, расширявшие знания о вселенной и ее содержимом, регулярно осыпались нобелевским золотом. Физиология пищеварения, реликтовое излучение, генетика и квантовая механика всегда получали то, что им причиталось по праву.
Разумеется, труды комитета имели и обратный эффект. Очертился «нобелевский» круг, за пределами которого осталось все, что не имеет отношения к подлинной науке. Очерчивание было произведено «больно, но аккуратно». Не было никакого разжигания междисциплинарной розни в духе Резерфорда, утверждавшего, что «наука делится на физику и на собирание марок». Разделение на «настоящие науки», «не очень науки» и «вовсе не науки» свершилось как бы само собой. Без деклараций. Через непреклонное и последовательное пресечение попыток «малого знания» пробраться в главный круг.
Хорошей иллюстрацией служит пример так называемого «психоанализа». Одиннадцать раз он выдвигался своими поклонниками на премию и столько же раз был отклонен. Астрологи, историки, антропологи, лингвисты etc. тоже не раз лицезрели ледяную улыбочку Нобелевского комитета, возвращавшего их работы «как не имеющие отношения к фундаментальной науке».
Итак, приговор давно прозвучал.
В 2009 году была предпринята попытка его обжаловать и допустить «не совсем науки» к рассмотрению комиссиями Королевской академии. Но инициаторов этой идеи вежливо выпороли, а тему закрыли. Особо отметим, что по умолчанию принято щадить чувства представителей «малого знания» и как можно реже называть вещи своими именами. Более того, никому в голову не придет вслух насмехаться над их глянцевыми фолиантами, над их коллекциями косточек-камешков и фантазийными трактовками данных артефактов. Считается, что сам факт неприятия «малого знания» в нобелевские дисциплины все объясняет и не требует комментариев. А несогласным предоставляется свобода истекать ядом в любых количествах.
Согласно «нобелевскому счету» в разряде «не наук» находятся: астрология, уфология, психология, лингвистика, история, антропология, археология, хиромантия, демонология, филология, теология, социология и еще несколько «логий» помладше и поскандальнее. Эти разные премудрости связаны общей бедой. Все они абсолютно бесплодны. Точное историческое знание так же невозможно, как и вызов демона.
А у неточного знания есть одна маленькая проблема: оно попросту не является знанием и пригодно только для забавы. Впрочем, не будем лишний раз бередить раны «не наук».
Все это отнюдь не означает, что археология навсегда поставлена в один ряд с уфологией, а антропология — с хиромантией. Разумеется, это не так. И у археологии, и у антропологии остается шанс стать реальными науками. Возможно, эти дисциплины когда-нибудь преодолеют свою «второсортность», обзаведутся собственными Эйнштейнами и придут за золотом Нобеля. Конечно, этот шанс призрачен. Но он есть. В отличие от демонологии антропология, например, все же имеет дело с реальностью. Но научится ли она обращаться с ней столь виртуозно, чтобы предложить миру выводы, равные константам физики, — большой вопрос.
II
Разумеется, тщетность антропологических изысканий могла бы оставаться личным делом этой дисциплины. Строго говоря, все ее провалы никому не могут причинить ущерба, так как не оказывают никакого влияния на процессы познания мира. Конечно, густота лобкового волоса монголоидов — это очень важный вопрос, но, стиснув зубы, можно обойтись и без его решения.
Если бы дело ограничивалось этой и подобными задачами, то никто не тревожил бы антропологию в ее дальнем чуланчике.
Но!
На свою беду именно она оказалась изучательницей такой воспаленной темы, как эволюция человека. В середине XIX века Дарвин, Гексли и Геккель указали на крайне «низкое биологическое происхождение» homo. Более того, они завещали потомкам разгадать природу и смысл трансмутаций этого животного. «Потомком» вызвалась быть антропология. Ей очень хотелось стать востребованной и важной наукой. Но за 150 лет она, разумеется, не смогла разобраться в причинах превращения животного homo хотя бы в искусствоведа.