Прибыл он трехчасовым поездом; не было смысла брать машину в Арланде, спешить ему некуда.
Дома никого; он уселся у кухонного окна, чтобы быть как можно заметнее с дороги: если жена вернется не одна, у нее будет возможность сразу же увидеть его и избежать неудобных неожиданностей.
Вместо того чтобы объявиться вместе с любовником, она сама куда-то пропала. Он сидел час за часом, тихонько гудела батарея отопления, и ему вдруг захотелось глянуть, нет ли писем, но в последний момент расхотелось: ему ничего не могло прийти, кроме счетов да приглашений на очередные конгрессы, каковые его уже ничуть не привлекают.
Знать хотя бы, где ее черти носят!
Он уже всерьез подумал обзвонить кое-кого из знакомых и родственников, но воздержался.
Легко показаться смешным.
Он дважды приложился к виски и отправился спать.
Заснуть было абсолютно невозможно. Что-то ныло в области диафрагмы, не обычное голодное подсасывание, а нечто другое, нет, не плач, плакать было бы ребячеством, скорее плач в его твердой, кристаллической форме. Чувства имеют свойство становиться банальными, едва прорвавшись наружу.
Он не мог отыскать той любви, которую когда-то, должно быть, питал к ней, – разные мелочи на кухне, следы ее возни с цветами на подоконнике, она, похоже, только что уехала, – все говорило ему, что когда-то он, должно быть, любил ее, – и взамен надо теперь найти что-то другое.
Словно Лючия в сцене безумия у Доницетти в «Лючии ди Ламмермур». Обманутая вероломной любовью, словно бы весь мир, даже ветер, даже горы предали ее, она не может отыскать свою любовь.
Взамен она находит что-то другое, смешное, нечто пародийное, нечто банальное. Шлягерный мотивчик взамен великой песни.
Да и тот звучит недолго.
О, эти горы, они только мышей и родят!
Утро выдалось безветренным, холодным, сухой снежок хрустел под ногами. Заснул он ближе к шести и, уже заснув, вспомнил, что она улетела с подругой чартерным рейсом на Родос.
Он натянул ботинки, тренировочный костюм, перчатки.
И выскочил на сухой ноябрьский воздух, как раз перед очередным снегопадом, и побежал легко и ритмично, и больше не знал уже, от чего, собственно, убегает.