Я очень рад, что мы встретились. — Данилин был очень похож на аргентинского гаучо.
Вы давно здесь, сеньор Данилин? — Поинтересовался Сергей. — Как Вам эта страна?
Ничего. Мне приходилось бывать в странах и посложнее, поверьте. У Вас есть ко мне вопросы? Из Москвы пришел приказ оказывать Вам посильную поддержку по теме, которую Вы сами мне обозначите.
Что Вас так напрягает, Михаил? — Трошин делал вид, что пишет что-то в блокноте на случай, если кто-нибудь заинтересуется темой их встречи и разговора. Он делал вид, что пишет, хотя водил ручкой по уже ранее заготовленному в гостинице тексту в его блокноте.
А как Вы думаете? Что должен я чувствовать, когда из Москвы приезжает инкогнито, задача которого мне неизвестна, цели непонятны, а мне — резиденту разведки без объяснения причин приказано подчиняться и не задавать никаких вопросов? Вас бы это на моем месте не волновало? Ведь то, что происходит в конторе вообще никому не понятно. Я держу здесь все нити и вот — являетесь Вы и спрашиваете, что это я дергаюсь?
Вас Михаил действительно мои задачи совершенно не касаются. Речь не идет ни об инспекции, ни о какой-либо проверке Вашей работы. Разве Вы не знаете, как это у нас делается? Вас бы вызвали в Москву в отпуск и все. Вот я и спрашиваю: Вы здесь, Вас никто не дергает и все в порядке, чего Вы переживаете? На Вас вообще лица нет. Лучше помогите мне в одном деле. Я Вам вкратце описал свою легенду — вот ее и придерживайтесь в случае чего. Меня интересует Конрад, что Вы о нем знаете?
Это было еще до меня. Был такой человек. Закрытый очень. Какой-то темный. Мой предшественник — светлая ему память — говорил с ним пару раз по телефону. Есть кое-какие записи в архивах о том, что Конрад якобы занимался трикотажем, погорел, занялся политикой, имел кое-какие связи в Германии. Потом торговал с Голландией — еще до войны это все было. Вообще-то, почти ничего. Хотя, я предполагал, что кто-то вроде Вас скоро появится здесь...
Почему? Из-за подброшенных писем в посольство?
Да, как Вам сказать... Письма письмами, но не только в этом дело. Попадали-то они ко мне каким-то странным образом. Сижу в ресторане с семьей, поели, приносят счет, открываю — бац, письмо! Спрашиваю официанта: Ваше? Нет, говорит, это Вам просила передать сеньора, которая сидит у бара. Смотрю — никого нет.
Это были те самые первые послания Конрада о попытках американцев сорвать переговоры по объединению Германии?
Ну да, те самые. Знаете, самое странное, что потом происходило на самом деле именно то, что было написано в этих письмах. Даже фрагменты речи Эйзенхауэра и премьера Британии.
Вам, Михаил, никогда не приходило в голову, что Конрад — двойной агент?
И даже тройной, а может и того хуже — его вообще нет.
Вот и я так же думаю. Не играет ли с нами Вашингтон. Не переметнулся ли Конрад к ним?
Не-а. Не похоже.
Почему? А где он тогда был эти десять лет?
А Вы, сеньор Мозель, сами подумайте. Если хотите знать мое мнение, то он был в нацистской Германии.
Трошин почувствовал, что Данилин, скорее всего, может быть прав. Тогда просто объясняется его новое появление здесь в Аргентине. Не уверенность, а именно какое-то чутье Данилина подтвердила версию самого Сергея, что Конрад до войны был тем самым связным тайным звеном между НКВД и СС, Сталиным и Гитлером и работал по схемам сверхсекретных политических операций между СССР и Германией. Это подтверждало все те, найденные Трошиным в Москве факты тайного сговора коммунистов и нацистов. Слишком их цели и методы интриг и провокаций были похожи. Потом, после разгрома фашистов, Конрад оказался между двух стульев и затаился здесь в Аргентине, так как появляться на свет было просто опасно для его жизни. Видимо, он выбирал на кого работать, кому продать ту тайную политическую информацию, которой он владел. За эти годы ситуация внутри НКВД столько раз менялась: людей расстреливали без суда и следствия пачками, сажали туда, откуда выхода не было, приходили новые хозяева, которые играли в свои игры, а документы исчезали вместе со старыми. Все так смешалось, что концов операций, начатых и проведенных при разных хозяевах, найти было просто невозможно. Люди сами уничтожали документы, когда чувствовали, что под ними начинало гореть. Никто же не хотел быть обвиненным в шпионаже на основе секретных документов НКВД. Менялись руководители, менялись названия конторы: ОГПУ, потом НКВД, потом МГБ, теперь КГБ, а агентурные сети и центры проваливались и выменивались хозяевами страны из ЦК партии на угодную им информацию и куски политического пирога. Так долго продолжаться не могло и секретные службы, вместо работы на саму страну, начинали работать на каких-то конкретных людей в правительстве этой страны. Но и это тоже не могло продолжаться долго. Существует кодекс чести даже у воров, а у диверсантов и провокаторов, которых для приличия называют разведчиками, он тем более есть.