Новое дело возникло только после того, как это событие получило уже огласку, и в него вмешались широкие слои общественности. 21 сентября Прокурору Республики Крыленко, в ОГПУ, в редакцию «Правды», в мосгубпрокуратуру и др. учреждения было послано заявление за подписью 49 жильцов дома, в котором сообщалось об изложенных выше фактах и указывалось на злостный «антисемитский характер хулиганских действий», имеющих место в доме № 37, причем говорилось, что в этом доме создалась крайне тревожная обстановка, что жильцы даже боятся выходить ночью из дома, что милиция не принимает никаких мер, что о случае с Соболевым, хотя и было заявлено в 32-е отд. милиции, дежурный отказался даже составить протокол и т. д.
При производстве расследования, произведенного после этого участковой милицией в течение октября 1928 г., показаниями целого ряда свидетелей, были установлены следующие важнейшие моменты этого дела.
Уже с первых дней въезда в дом Филатовых создалось тревожное для жильцов положение. Хулиганство и дебоши под «лозунгами» антисемитского характера— сделались обычным явлением. Филатов и его сыновья, Кочефанов, Лебедев и братья Плетневы указывались, как лица, которые открыто проявляли свое антисемитское настроение, грозя при всяком удобном случае, особенно в пьяном виде, «побить жидов, коммунистов и мадьяров». В доме стало невозможно жить. Вся эта «шайка», по словам свидетелей, терроризировала все население дома. Жильцы, работавшие в ночных сменах на фабриках, боялись по ночам возвращаться домой: были случай, что они из-за этого оставались ночевать на производстве. О Филатове-отце свидетели говорили, что он, как бывший «помещик» (землевладелец, имевший 50 дес. земли), враждебно настроен в отношении советской власти; являясь подрядчиком в артели, он грубо обращается с рабочими. Высказывая свое явно антисемитское направление, он является как бы главным вдохновителем своих единомышленников. Его сын Виктор после суда над братом Александром говорил: «если губсуд не оправдает его, то все равно будут помнить венгерцы и жиды, не в год, не в два— отомстим».
В отношении дела о причинении 18 сентября тяжкого повреждения кирпичом в голову Соболеву — потерпевший и свидетели уже при первых допросах высказывали определенное подозрение против указанных выше лиц. Основаниями для такого подозрения служили следующие факты. Филатовы и раньше на почве домоуправленческой склоки грозили «сбить очки» Соболеву. Виктор Филатов не задолго до этого случая даже прямо говорил, что пробьет Соболеву голову кирпичом. Вечером 18 сентября до ухода Соболева в лавку Плетнев Михаил ломился в дверь Соболева, желая поквитаться с ним, придравшись к слову «жулик», сказанному им кому-то в этот день. Свидетельница С. видела часов в 9 вечера Филатова-отца, стоявшего у окна с каким-то человеком, а другая кучка с Виктором Филатовым и Кочефановым стояла здесь же неподалеку. Другой свидетель В. видел, как Виктор Филатов подходил тогда же на дворе к выведенному из дома опьяневшему Лебедеву и шептался о чем-то с ним. Днем Виктор Филатов с Кочефановым были вместе, собирая при помощи угроз подписку жильцов относительно Александра Филатова. Вечером свидетель В., приходивший к Соболеву, предварительно заглянул снаружи в окно и тут же увидел Кочефанова, который заметил, что «все там». Около 11 ч. вечера свидетельница Б., входя в дом, видела, как Кочефанов прятался за дверью, как будто кого поджидая, а через несколько минут или полчаса примерно она узнала, что Соболева кто-то ударил кирпичом, когда тот возвращался домой из лавки.
На основании изложенных данных указанные выше лица были допрошены при производстве дознания в качестве подозреваемых, и в качестве меры пресечения в отношении их 25 октября было избрано содержание под стражей, а 5 ноября дело было передано милицией для производства следствия народному следователю 1 уч. Баумановского района.
С этого момента расследование дела по существу пошло по линии наименьшего сопротивления. Вместо того, чтобы разработать сырые материалы дознания, выяснить и проверить наиболее важные или сомнительные факты, относящиеся к этому делу, следователь ограничился краткими допросами некоторых новых свидетелей и передопросом допрошенных ранее — показания которых зафиксировал в 5—10 строках, причем содержание и внешнее оформление показаний этих свидетелей показывает, что у производившего следствие уже сложилось заранее убеждение, что исследуемые факты не имеют большого общественного значения и что все действия обвиняемых могут быть легко квалифицированы лишь как хулиганство.