– Я видел, — объявил Флетчер своему врагу. Он решил говорить голосом, коли теперь оба оказались на равных. — Ты хотел возвыситься с моей помощью, чтобы украсть путь к откровению.
– И я это сделаю, — ответил Яфф. — Я уже на полпути.
– Субстанция не откроется такому, как ты.
– У нее нет выбора. Теперь она не в силах меня отвергнуть. — Он поднял руку, где сквозь кожу, словно капли пота, выступили блестящие сгустки энергии, похожие на шарики маленьких подшипников. — Видишь? Я — Творец!
– Нет, до тех пор, пока ты не овладел Искусством, ты не Творец.
– А кто мне помешает? Не ты ли?
– У меня тоже нет выбора Я отвечаю за это.
– Каким образом? Однажды я уже победил тебя, и сделаю это снова.
– Чтобы остановить тебя, я призову видения.
– Что ж, попробуй.
Пока Яфф произносил эти слова, в голове у него зародился вопрос, на который Флетчер ответил прежде, чем Яфф осознал его.
– Почему я тебя ударил? Не знаю. Меня будто что-то заставило. Что-то толкнуло к тебе. — Флетчер помедлил, потом произнес: — Быть может, потому что противоположности притягиваются друг к другу, даже в нашем случае.
– Тогда чем скорее ты умрешь, тем лучше. — И Яфф протянул руку, чтобы вырвать глотку у своего врага.
В темноте, наползавшей с океана на миссию, Рауль услышал первые звуки начавшейся битвы. Зная природу нунция по собственному опыту, он понял, что за стенами здания произошло превращение. Его отец Флетчер превратился в кого-то иного, и то же произошло с другим человеком. Другого человека Рауль избегал даже тогда, когда слово «зло» было для него просто одним из звуков человеческой речи. Теперь он понял смысл слова или, по крайней мере, сопоставил со своей прежней животной реакцией на Яффе. Он испытывал отвращение к этому человеку, насквозь испорченному, как сгнивший изнутри плод. Судя по всему, Флетчер сейчас дрался с ним в доме. Краткое счастливое время, когда Рауль жил здесь вдвоем с отцом, подошло к концу. Не будет больше уроков, и не будут они сидеть у окна, слушая «тихого» Моцарта и глядя на меняющиеся облака.
Когда в небе зажглись первые звезды, шум в миссии стих. Рауль продолжал ждать. Он терзался то надеждой, то страхом, гадая, кто погиб — Яффе, его отец или оба. Через час он продрог на холоде и решил заглянуть внутрь. Куда бы ни направились противники, в ад или в рай, они не оставили знака, и Рауль не мог последовать за ними. Он мог лишь найти свою одежду. Он всегда презирал ее, она стесняла и раздражала кожу, но теперь стала напоминанием о наставнике. Он будет носить ее всегда, чтобы не забывать о Флетчере Добром. Однако, подойдя к дверям, он почувствовал: в здании кто-то есть. Флетчер все еще оставался здесь, как и его враг. Они сохранили свои тела, но в обоих что-то изменилось. Над ними покачивались туманные формы: над Яффе — дитя с огромной головой цвета дыма, над Флетчером — облако, пронизанное солнечными лучами. Они обхватили друг друга, пытаясь вцепиться противнику в горло или в глаза. Тела их переплелись и замерли. Силы были абсолютно равны, и ни один не способен был одержать победу.
С приходом Рауля равновесие нарушилось. Флетчер повернулся к мальчику, и Яффе, воспользовавшись этим, отбросил врага в сторону.
– Беги! — крикнул Флетчер Раулю. — Сейчас же! Рауль выполнил приказ. Он кинулся прочь от миссии, петляя между догоравшими кострами. Земля под его босыми ногами задрожала от звуков новой схватки, разразившейся за его спиной. Ему хватило трех секунд, чтобы сбежать вниз по склону холма от миссии. Стены здания с подветренной стороны, рассчитанные на то, чтобы простоять до Судного дня, рухнули под натиском силы. Рауль не зажмурился. Он видел, как смутные формы Яффе и Флетчера Доброго — две силы, слившиеся в едином порыве ветра, что вырвался из пролома в стене, — пронеслись над его головой и исчезли в ночи. Вслед за взрывом взметнулся огонь. Теперь вокруг миссии горели сотни маленьких костров. Крышу почти полностью снесло, а в стенах зияли проломы.
Рауль в полном одиночестве медленно побрел назад к своему единственному убежищу.
VI
В тот год в Америке бушевала война — быть может, самая ожесточенная и уж точно самая странная из всех, когда-либо проносившихся по земле. Об этой войне мало писали, поскольку она прошла почти незамеченной. Ее последствия (многочисленные, а порой разрушительные) так мало походили на последствия войны, что их всегда толковали неверно. Война была беспрецедентной. Даже самые безумные пророки, ежегодно предсказывавшие очередной Армагеддон, не могли объяснить, что в этот раз так встряхнуло Америку. Конечно, они понимали: происходит нечто серьезное, и если бы Яффе по-прежнему сидел в Омахе над мертвыми письмами, на него обрушилось бы бесконечное множество посланий с теориями и предположениями на этот счет. Но все их авторы — в том числе и имевшие некое представление о Синклите и об Искусстве — даже не приблизились к истине.