Еще Мурата Сюко в сочинении «Сюко Мондо» («Диалоги Сюко») в ответ на вопрос сёгуна Ёсимаса о сущности Пути чая говорил: «При входе в чайную комнату следует освободиться от различий между собой и другими. Необходимо воспитывать в своем сердце добродетель изящной гармонии.
Чайные дома в пространстве храма Тодзи-ин. Киото
Она начинается с общения между друзьями и постепенно ведет к идеалу вселенской любви. Надлежит быть почтительным, искренним, чистосердечным и спокойно-уравновешенным»20. Далеко не случайно письмо мастера, адресованное Фуруити Харима, начинается с указания на то, что самыми неподходящими для Пути чая чертами характера являются чувство собственной значимости, «самодовольство в сердце и привязанность к [собственному] "я"» 21.
О сокровенном смысле чайного ритуала свидетельствуют стихотворные строки самого Рикю:
Общение происходит на глубинном уровне, где не требуются слова, рождающие непонимание между людьми. Свободное и непринужденное молчание, созвучие сердец, исполненных теплоты друг к другу, создают ту среду, которая роднит участников действа.
В Японии, как и в Китае, издревле помнили о Единстве мира и знали, что все находится в постоянном взаимодействии, верили в возможность
влиять на пространство словом, поступком, мыслью. Поэтому и считалось, что виртуозно, мастерски написанный иероглиф, знак (мастерски – значит с полной самоотдачей и вложением психической энергии в акт создания изображения) способен сгармонизировать мир, сбалансировать Вселенную, внести лад и гармонию в жизнь. И когда Такуан (1573–1645) – настоятель дзэнского монастыря Дайтокудзи говорит о том, что целью чаепития является обретение «мира и гармонии Вселенной»22, похоже, он имеет в виду всю ту же способность – через гармонизацию своего собственного состояния воздействовать не только на близлежащее пространство, но и на весь мир, с которым человек находится в изоморфном отношении.
Даже и сегодня вся атмосфера чайной комнаты с запахом специальных ароматических смесей, добавляемых в тлеющие угли, звуком потрескивающих деревянных поленцев в очаге или мелодичным стуком крышки медного котелка, ни с чем не сравнимым вкусом зеленого чая, движениями рук мастера, приготавливающего чай, способствуют обретению особого медитативного состояния отрешенности и тишины, освобождению от навязчивых мыслей и ненужных эмоций.
Каждый жест мастера чая оттачивается месяцами и годами до такой степени, что превращается в удивительный танец рук; пластика движений тела становится исполненной грации и непринужденности. Невольно напрашивается сравнение с мастерством в искусстве «кисти и туши», где художник годами осваивает технику живописных стилей, чтобы впоследствии, пребывая в состоянии творческого экстаза, уже не задумываться о том, как рисовать тот или иной предмет. Уверенная рука, овладевшая языком живописи, творит спонтанно, непринужденно, повинуясь лишь вдохновению, с той свободой, которая возможна лишь после многих лет усердной тренировки.
Знание правил тя-но-ю, определяющих поведение каждого из участников этой церемонии, ритуализованность всего процесса, ритмическая последовательность движений не мешают восприятию, не нарушают красоты всего действа, но придают ему цельность и единство. Все собравшиеся хорошо осведомлены о своей роли, и как раз это способствует внутреннему комфорту, освобождает от необходимости вести натужный разговор, придумывать слова, исключает проявление различных оплошностей.
Весь процесс приготовления чая, начиная с того момента, когда хозяин вносит в чайную комнату, где ожидают гости, все предметы утвари один за другим, требует, с одной стороны, внимания и сосредоточенности на движениях, а с другой стороны, от мастера чая ожидается некая «разделенность внимания» – ему необходимо учитывать присутствие других участников, ибо суть чайного ритуала как раз и состоит в создании атмосферы психологического комфорта, в установлении духовного контакта между гостями посредством чаепития.