Я так нервничал. Не знал, что сказать четырнадцатилетней девочке. Не знал, что им нравится, какие телешоу они смотрят. В этом я был полным невежеством. Но ты облегчила мне работу по максимуму. Ты так волновалась, чтобы мне было удобно.
Позже, тем же вечером, когда снаружи стемнело, мы услышали салют. Ты схватила меня за руку, стащила с дивана и вытащила на улицу. Мы лежали на траве в саду и смотрели на небо. Ты не затыкалась. Рассказывала мне все о своей прошлой семье, и семье до них. Ты все время болтала, а я слушал. Слушал маленькую девочку, переполненную жизнью. Настолько переполненную и восторженную жизнью, которая так отчаянно пыталась сбить ее с ног».
Эдди ахает, когда видит Джоеля в окне ресторана с десятками розовых шариков. Он выходит наружу и становиться рядом с Гевином. Тот продолжает читать письмо.
« Я никогда не мог многого тебе дать. Кроме как научить тебя, в конце концов, парковаться, я ничего особого не сделал. Но ты научила меня большему, чем можешь себе представить. И на этот, очень особенный, день рождения, на твой восемнадцатый день рождения— ты больше не принадлежишь штату Мичиган. И, соответственно, официально, ты больше не принадлежишь мне. Ты больше не принадлежишь ни одному человеку, который когда-либо имели право на тебя и твое прошлое».
Джоель начинает зачитывать имена вслух, отпуская один за другим шарики. Эдди плачет, и мы все смотрим, как шарики медленно исчезают во мраке. Он продолжает отпускать их, пока все 29 братьев и сестер, и все 13 родительских имен были зачтены и отпущены.
В его руке все еще остался один розовый шар. Спереди на нем большими черными буквами написано « ПАПА».
Гевин складывает письмо и делает шаг назад, пока Джоель идет к Эдди.
— Надеюсь, на свое день рождение ты примешь этот подарок, — говорит он, вручая ей шар. — Я хочу быть твоим папой, Эдди. Хочу быть твоей семьей на остаток жизни.
Девушка обнимает его, и они плачут. Остальные медленно заходят внутрь «Гетти», чтобы они могли наедине насладиться моментом.
— О мой бог, мне нужна салфетка, — я шмыгаю и ищу что-то, чем промокнуть глаза. Я хватаю салфетки со стола и оглядываюсь на Ника и Гевина. Оба плачут. Я беру еще пару салфеток для них, и мы идем к нашему столику.
Если меня убьют,
не нужно готовить месть.
Один мертвец уже есть,
И этого хватит.
—The Avett Brothers, Murder in the City
Глава Семнадцать
Я могу честно сказать, что чувствую, будто пережила все пять стадий принятия смерти в каждом аспекте своей жизни.
Я приняла смерть моего отца. Еще за много месяцев до нашего переезда в Мичиган. Я приняла судьбу моей матери. Понимаю, она еще даже не умерла, и что стадии принятия вновь будут мною переживаться, когда это случится. Но я знаю, что будет уже не так трудно.
Я смирилась с жизнью в Мичигане. Песня, которую я слушала на повторе дома у Уилла, называлась «Груз Лжи». В нескольких строчках говорится:
« Груз лжи потянет тебя на дно, последует за тобой в каждый город,
Поскольку что бы ни случилось там, произойдет с тобой и тут.»
Каждый раз, когда повторялась песня, все, что я слышала, была часть о лжи — как она тянет тебя на дно. Сегодня, когда я еду на своем джипе в Детройт, я знаю реальное значение этих слов. Они касаются не только лжи. Но и жизни. Ты не можешь просто сбежать в другой город, другое место, другой штат. От чего бы ты ни бежал — оно останется с тобой. Пока ты не найдешь способ бороться с этим.
От чего бы я ни надеялась сбежать обратно в Техас, в конце концов, оно найдет способ догнать меня. И вот я здесь, в Ипсиланти, Мичиган. Где и останусь. И я не против.
Я смирилась с ситуацией с Уиллом. Я вовсе не виню его за его выбор. Конечно, я фантазировала, как он оторвет меня от земли, скажет, что ему не нужна карьера, когда у него есть любовь. Но реальность такова — если бы он поставил чувства ко мне на первое место, было бы трудно смириться, что он с такой легкостью может отбросить вещи, которые были для него важнее всего. Это бы многое сказало о его характере. Потому я не виню его, а уважаю. И когда-нибудь, когда я буду готова, я поблагодарю его.
***
Я паркуюсь у клуба около половины девятого. У Гевина был сюрприз для Эдди, поэтому они поехали в обход, сказав, что опоздают. Почти все парковочные места, на удивление, заняты, потому мне приходиться занять место в конце здания. Когда я выхожу из машины, то делаю глубокий вдох и морально готовлюсь. Не знаю, когда конкретно я приняла решение выступать сегодня, но меня уже терзают сомнения.
В моей голове крутятся мамины слова, пока я направляюсь к входу: «Расширяй свои границы, Лэйк. Для этого они и существуют.»
Я могу это сделать. Это просто слова. Повтори их, и дело сделано. Все просто.
Я захожу несколькими минутами позже. Жертва уже готова к выступлению, потому что внутри так тихо, что слышно, как муха летает. Я тихо проскальзываю внутрь и иду в конец комнаты. Не хочу обращать на себя внимание, потому сажусь за пустой столик. Я достаю телефон, чтобы выключить звук, и пишу Эдди, чтобы дать знать, где я сижу. Тогда это и случается; я слышу его.
Уилл стоит перед микрофоном на сцене, выступая со своим стихотворением, в качестве жертвы.
Когда-то я любил Океаниду.
Всю ее без остатка.
Ее коралловые рифы , ее пенистые шапки , ее шумные волны , разбивающиеся о скалы , ее пиратские легенды и русалочьи хвосты
Потерянные сокровища, и охраняемые в ночи…
И ВСЕХ
Ее рыб
В море
Да, когда-то я любил Океаниду
Всю ее без остатка
То, как она пела мне на ночь , когда я ложился спать
Как старалась разбудить .
Но вскоре я не мог не осудить
Ее байки , ее ложь , обманчивые глаза
Я бы осушил ее до дна,
Если бы захотел .
Когда-то я любил Океаниду.
Всю ее без остатка
Ее коралловые рифы, ее пенистые шапки , ее шумные волны , разбивающиеся о скалы , ее пиратские легенды и русалочьи хвосты