Остальные гости эдакого «банкета» с непрекращающейся тревогой наблюдали за тем, что будет дальше. Пустов, плача и стараясь глубоко дышать, хриплым голосом промолвил:
— Ты убил мою семью!
— Назови-ка свое имя, мученик ты наш. — словно что-то вытягивая из бедолаги попросил Тюйер.
— Борис… Борис Пустов. — ответил мученик, словно с комом в горле.
Лица Тюйера и Пустова были буквально в нескольких сантиметрах друг от друга. Пустов стоял ровный и неподвижный, как столб. Тем временем, как Саинт смотрел ему прямо в душу. В этот момент, казалось, что все в мире остановилось и замолкло. Вдруг, на лице Саинта натянулась ужасающая улыбка и он продолжил:
— Пустов! Так значит семейка твоя покойная предала тебя. Где же ты был, когда я убивал их одну за другой? Где ты был, Борис? — усмехаясь спрашивал Тюйер.
— Я был на фронте. — стиснув зубы, словно послушный пес отвечал Борис.
— На фронте, говоришь? И за что же ты воевал? За свою державу, которая буквально отправляет своих граждан на верную гибель? И ты так себе это оправдываешь? Моя семья мертва, потому что я был на фронте! — передразнивал Тюйер, смеясь в лицо Борису.
Борис не выдержал исчерпывающих и правдивых, хоть и не самых приятных слов Саинта и горько разрыдался. А между тем, Тюйер взял его за шею и с высока смотря на него надменным взглядом, продолжил:
— Эх, Борис, Борис! Ты вот-вот встретишься со своей судьбой лицом к лицу, а перед тобой стоит подонок, убивший все твое семейство. И что же ты делаешь? Ты стоишь и рыдаешь, как дитя. Беспомощный, жалкий и напуганный до чертиков. А знаешь, Борис, тебе подходит твоя фамилия. Даже в конце своей пустой жизни, перед человеком, который лишил тебя последней Надежды, ты стоишь и ревешь. Почему же ты не растерзал меня? Как ты после этого, можешь величать себя мужчиной? — после этих слов, Тюйер отпустил Бориса, словно отбросив что-то мерзкое.
Борис Пустов упал на пол подавленный словами убийцы. Он уже не знал, как ему быть. Ему просто хотелось, чтобы все это поскорее завершилось. Вдруг из-за стола послышался женский голос:
— А как ты вообще можешь считать себя человеком?
Саинт Тюйер развернулся и узнал в красавице свою дочь. Он обомлел от ужаса и не мог поверить, что видит ее, а что самое страшное — понимает, что она тоже мертва. Не сводя стеклянных глаз с девушки, Тюйер тихо промолвил: «Беллеза».
— Как тебе только совести хватает жить с таким грузом? Бросил свою жену с дочерью, которую видел от силы пару раз в своей гнилой жизни. А сам продолжал убивать ни в чем невинных людей, чтобы заработать эти грязные деньги. — высказалась своему отцу Луссо, еле сдерживая весь накопившийся гнев.
Саинт развернулся и начал медленно продвигаться к столу, попутно внимательно слушая Беллезу то ли с недопониманием, то ли с ответной ненавистью. Дослушав слезные излияния души дочери, Тюйер начал в пугающе спокойном тоне вести с ней диалог, который та в свою очередь ожидала не много, не мало всю свою жизнь:
— Грязные деньги? Знаешь сколько раз я слышал это словосочетание? А может, тебе самой напомнить на какие деньги ты жила со своей никчемной матерью? Как же ты сама не стыдишься, говорить что-то мне о тех грязных деньгах на которых ты выросла? А то чем я занимаюсь, кого и зачем убиваю — это уже не твое собачье дело, тварь ты неблагодарная! — не понимая агрессии дочери, возразил Тюйер.
Не выдержав слов отца, Беллеза резко поднялась со стула и в истерике подошла к нему, практически вплотную.
— Ты алчный меркантильный подонок, каких еще поискать надо! Для тебя мерило всего на свете — деньги! Я отправляю деньги своей семье, которая меня черт знает сколько лет не видела — я молодец, я зарабатываю деньги, убивая людей — я молодец! Сколько раз ты навестил нас с мамой за все эти годы? Два? Три? А мы тебя ждали, каждый божий день, мама кормила меня ложными обещаниями и твердила мне: «Папа обязательно вернется, просто сейчас он очень занят, у него много работы, но зато он проявил все великодушие и отправил нам еще денег». Ни черта мне не дали твои деньги! К твоему сведению, именно эти самые деньги привели меня сюда… — не сдержав крика и слез говорила Луссо.
Надо ли говорить, что Тюйер, мало того, что не чувствовал себя виноватым, так еще и начал ненавидеть свою дочь. Он единовременно с разочарованием и высокомерием взглянул на свою дочь, и резко ударил ее рукой по лицу так, что та упала на пол, словно беззащитное животное.
— Ты просто избалованный ребенок, который ничего в этой жизни не смыслит… Хотя и я допустил ошибку. Я доверил твое воспитание безмозглой курице, которая, как и ты абсолютно ничего не понимает. — добавил Тюйер, после чего в зале возникла интригующая и пугающая пауза.